Москва. 2013. Съезд. 6

Халдеи в Международном Торговом центре одеты весьма аккуратно. Сказали - селим делегатов в доме с фонтанами и лифтами, с длинноногими красавицами. Вы - не делегат. Вы - начальство, а субъекты подобного рода устроителями размещаются в совсем иных помещениях. В нашем благородном собрании я и впрямь как бы нехилый командир. Послали в новую, недавно отстроенную башню под названием «Crowne Plaza». Можно было бы до помещения добраться внутренними переходами по мягким коврам да под хрустальными светильниками. Я же поперся через улицу. Торговый центр окружен аккуратными рвами с водой: аллейки по берегам, золотые трепещущие березки. Ветерок налетел с Москвы-реки. Здания высоченные, темно-серое стекло и металл. В Плазу заходил со стороны подъезда в подземные гаражи. Под здание закатывались черные лимузины, а один был внедорожник - белый Порше-Кайен. Стеклянные двери, словно живые существа, почуяли мое приближение, завертелись, замахали огромными плоскостями-крыльями. Вошел по серому ковролину с фирменными надписями. В таких местах фантазирую - вот в Плазе представил, что я дипломат из маленькой, но богатой страны. Кепка у меня широкая, черная, с кожаными клинышками. Английское пальто и замечательное кашне с узорами стального цвета. Таков же и черный галстук (итальянский). Темно-синяя рубашка в тончайшую, опять же серебристую полоску. Плечи в пиджаке накладные. Оттого получался широкоплечим, коренастым. Костюму около двадцати лет, и шили его на заказ на чебоксарском «Рассвете». Но - как новенький. Надеваю раз в год по большим событиям. Вот ботинки надо почистить - забрызганы водой (шевельнулось поэтическое - мой ботинок забрызган осенним светилом, и не грязью, а солнцем омыт каблучок - ну, и т.д.). Тут же, в холле, на мраморном полу примостился импортный станок по очистке обуви от пыли. Люблю эти устройства. Надо, чтобы ботинки благородно блестели. Впрочем, это касается любых сапог. Бредешь в сельской грязи. Вот лужица - и немедленно давай палочкой счищать глину, руками, в ледяной воде, до блеска вымывать скрипящий сапог. Метров сто пройдешь, и снова замазан. И снова - ледяная вода. С возрастом страсть к блеску обуви становится сильнее, но навязчивость этого наваждения нисколько не заботит. И вот, наполовину в импортном, подхожу к местным халдеям. Ботинки (а в автомате, в тюбике, было два вида кремов - черный и бесцветный) дерзко стреляют в разные стороны воронеными бликами. Неважно даже, что часы - не «Сейко», трусы сатиновые, потертые, а морда утюжком. Прямо как господин. Молоденькая горничная в зеркальном холле, абсолютно пустом, приветливо, словно буржую, что-то такое лопочет. Выскакивает халдей, старший по званию. Но не ко мне. Сзади незаметно подошел еще один посетитель - в идеально белой рубашке, в синем пиджаке с пуговицами желтого цвета. Халдей и посетитель радостно и гортанно выкрикивают что-то на армянском (или грузинском?). Это мне не нравится (у меня же есть кепка и пальто), но девушка ласково нашептывает: «Господин Моляков! Вы в списке. Вот вам электронный ключ». Средь огромных зеркал и широких странных картин - мимо гостиничного (пустого) ресторана, распахнутый и солидный, подхожу к лифтовой площадке. Звонит прибывшая кабина. Снова чистый серый металл и зеркала с пола до потолка. Нужен восемнадцатый этаж, но промахиваюсь и, бесшумно и быстро, возношусь на два этажа выше. Картина, что открылась перед глазами, потрясла. Двадцатый этаж оказался банкетным залом. Наружных стен не было, а было широченное окно, обегавшее весь этаж по периметру. За стеклами - плавный изгиб серой Москвы-реки. По Краснопресненской набережной мощный поток авто. В глаза, ощетинившись, лезет толпа высотных зданий, среди которых и небоскреб «Федерация». Солнца осталось чуть-чуть. Его краешек воспаленно бугрится из-за бесчисленных крыш. Если в Международном торговом центре все высотки правильной, прямоугольной формы (только очень высокие), то это, что щерилось и громоздилось передо мной, строилось с намеренными искажениями. Вот, кубик на кубик, стремится ввысь тонкая пирамида. Кубики чуть-чуть сдвинуты по отношению к основной вертикали. Спрашиваешь себя - как это нагромождение держится? Или вот здание-парус. Он опять же тонок, высок. Доходит - это не парус, а сабля свирепого янычара. И все такое прочее - огромно, дорого, чуть-чуть ущербно и оттого слегка порочно. Извращенность, как перчик к основному блюду (что к скульптуре, что к картине, что к зданию). Одолело основное, функциональное: надежность, рациональность и саму красоту. Светильники в зале на золотых тонких ножках. Столы покрыты зверски, до неприличия накрахмаленными скатертями. На столах объемные фужеры и несчетное количество бутылок с «Боржоми». Беру фужер, открываю газировку. Кресло - белое, кожаное - поворачиваю к стене-окну. Усаживаюсь и, в блаженном оцепенении, смотрю, как гаснут последние лучи октябрьского солнца.