Может, скоро придут, чтобы грохнуть придурка…
Что тогда доведется в ночи ворковать?
Перед тем, как начнет острым ножиком чурка
Мою шею и грудь, не спеша, доставать.
Будут резать, и мне, на виду у бандитов,
Знаю точно, от боли придется кричать.
Крови с матом немерено будет пролито,
Но не стану молить побыстрее кончать.
Мне известно, что там темнота и пустыня.
Пусть и здесь уж никто не жалеет, не ждет.
Но на старости лет я все тот же разиня,
Что вприпрыжку хромает и скоро идет.
Видел жизнь и плясал, пьяно пел и умело
Выходил до сих пор из провалов и дыр.
Но предел наступил, и терпенье взопрело
У того, кто у урок теперь командир.
Заору на краю: «Божья помощь, бродяга,
За кровавую смерть, что ярится огнем,
Коль подохнуть, то так - не гниющей корягой
На шелковой холстине, а алым углем!»
Разум вскоре начнет уплывать сквозь глазницы,
Леденящий покой сменит чувства, и вот
Благодарно заткнусь - жизнь была небылицей,
Закольцованной болью на вскрытый живот.
