Сундучок зеваки. 98. Лишний город

Белинский. «Статья написана далеко». Высшая похвала. А если не текст. Город. И кто-то скажет: «Дальний город». Город Глухов -дальний или нет. Только ли из-за «веселого» названия потешаются над словом Чебоксары (и крокодил Гена, и еврейские авторы Ильф и Петров)? Дальний - значит красивый. Или удобный. Может - простой? Соотнесенность с окружающим пространством. Кто-то нашел 50 метров старой кинематографические пленки. Редкие кадры. Длительность - минута, а сколько всего сказано! Но присобачивают к раритету километры целлулоида (или нагромождение цифр), и к драгоценным минутам лепят бесконечные разговоры, ненужных людей и сомнительные пейзажи, заезженные до пошлости. Вот уж все становится совсем «не дельно». В кино и книгах лишний хлам можно убрать. Можно сделать демонстрацию хлама художественным приемом. Блеск и восхищение - грязью и мусором. Но если восхищение становится искренним (что, собственно, и происходит в современной жизни) - тут истинное безумие и торжество лукавого! Город - те же потешные Чебоксары - на обрывок пленки, на кусок печатного листа. Возник - и не вытащишь из пейзажа. Убог, да город хорош. Великолепные окрестности, да скопище домушек, поселением никак назвать нельзя. Оттого что в городе главное - житель. Ядро. Плотные слои квартир, домов, дворов, улиц, полей с лесами (пустынь с горами), да бескрайнее небо. В Чебоксарах не осталось ни одной живой души. Город перестает цепляться за перелески, кривенькие речушки¸ внушительные овраги. Наблюдатель с реки моментально учует: мертвый город. Мертвые тела городов больше всего сохраняют тепло, если это кособокие избушки, побитые временем церквушки, облупленные клубы и заросшие бурьяном скверы. Современные, ровные коробки, уложенные по линейке, остывают моментально, как грузовик без бензина на морозе. Есть улицы, которые требуют комментария. Но бывают городские объекты, не требующие комментариев, - улица Росси в Питере и Красная площадь в Москве. Чаще о кривоватых, шумных, грязненьких и мокреньких улочках, тупичках, переулочках нужно говорить часами, чтобы что-то понять в круговерти булыжника, дерева, мокрого кирпича, дорожной пыли и драных кошек. За большинство волжских городов приходится оправдываться. Так, хозяйка, застигнутая среди не прибранной комнаты нежданными посетителями врасплох, начинает лихорадочно запихивать по углам и ящикам несвежее белье, пахучие носки, клубки шерсти и дырявые подушки, бормоча под нос дежурные оправдания за беспорядок. На Волге в городах хламу много было всегда, как бы «хозяйка, порой веками» не рассовывала по оврагам и дохлым лесочкам бараки, дровяные склады, частные домушки и страшненькие присутственные места. С Волгой повезло - сглаживала хаос городской застройки. Как бы ни была крива и бедна улочка, а скатывалась она к песчаному волжскому берегу. Как в богемной берлоге художника - пустые бутылки и окурки с заскорузлыми носками убирать не будут. Все это даже служит украшением ландшафта. Важно, чтобы на стеночке висело что-нибудь дельное - картина, барельеф, эстамп или казацкая сабля. В хаосе городов средней полосы России роль артефактов всегда играли кремлевские стены и башни. Плох ли Кремль в Казани? А в Горьком? То-то. Какая железная логика - твердыня крепости (как правило, чистая, белая, сродни ежемоментному художественному открытию). Какой-никакой «художественный орнамент» из строений и церквей. Дальше поля с ромашками и леса с мухоморами. В Чебоксарах нет Кремля (был да сплыл), и вот уже город весьма не «дальний». Поскольку нечем вырваться из окружающего ландшафта, то перспектива переворачивается: сначала поля и леса, а уж потом - что останется. Остаются же жители, вынужденные оживлять поселения, выдающиеся смешными названиями (Чебоксары, Мышкин или, например, Свинорд с Петушками). Одно успокоение: пальцы рук говорят о человеке столь же много, сколь и лицо. Город может быть чрезвычайно слабой имитацией жизни. И понеслось - в Йошкар-Оле некто лепит Кремль-новодел. В занятных Чебоксарах громоздят медную мать. А истина - за широким медным задом истукана: овражек, спутанные кусты, деревянные заборы и калиточки. «Осторожно, злая собака». И улица-то, вроде, по имени Белинского. Или Чернышевского? В общем, улица довольно дельного человека, который умел отказываться от лишнего в городе, который не лишний ли?