Огромное рекламное полотно на стене дома - пересечение Композиторов Воробьевых и Ярославской. Молодящаяся дама скрестила полненькие ножки. Коленки - круглые и соблазнительные - чуть прикрыты легоньким платьицем. Лет-то дамочке много. Прелесть вульгарна, но алые губки сопротивляются годам. Еще хороша. Глазки блестящи, задорно и зорко следят за мельтешащими внизу субъектами мужского пола. Фантазии. В мороз, в дождь, в жару и слякоть с интересом вглядываюсь в это удивительно пошлое творение. Вульгарность подана без нажима, но когда горячая дверь в постыдное распахнута, нажим не нужен - нормальный мужчина сам проскользнет, робко войдет, а то и ввалится - шумно и по-хозяйски - между разомкнувшимися створками похоти. Валера Пуголовкин обычно говорил таким - не очевидно откровенным и хитро зовущим: «Не щелкай е… м». Пуголовкин был по-шахтерски прост, разбив водку в подъезде, хлебным мякишем впитывал огненную воду с бетонного пола. Пьянели от водочных кусков каравая в два раза сильнее, чем от чистой бормотени.
Лет мне немало, и пустых, молоденьких свистюшек мне и даром не нужно. Нога стройна - да и стройность эта, как стрела, пущенная в пустоту. Глаз у дурочки блестящ, да блеск тает в белом свете без следа. Весьма сомнительно, чтоб губки были теплы и нежны, а не жевали попусту воздух. Зрелая тетка - как мягонький кусочек ржаного хлебушка, пропитанного сорокаградусной. Много не съешь, а уж пьян. Ножка толста и не очень стройна, но обхватывает твое старое копыто, будто оно еще может носить тело и пятьдесят километров, и сто. Глазки смотрят из-под очков - так это чтоб не спалить тебя бешеным огоньком нерастраченной любви. Если бабе сорок пять - баба ягодка опять. Почему? Потому что жизни осталось вполовину, а жить и любить хочется на все двести. Великий закон - страсть возрастает обратно пропорционально возрасту. Когда от тела у старухи остается лишь пыль, любовь ее расцветает широко и всемирно. Страсть превращается в жалость, глубокую, как океан. В глубине тонут деревья, люди, мужья, дети и внуки. Все уйдет, ибо конечно, но пока мы живы. Это самое «пока» и есть нескончаемое, особое, женское. Лично я вдумывался в женщин, что развивались и крепли в одиночестве. Мужикам такое развитие годится не очень - они любят грызть сладкие и зрелые орешки. Мне же интереснее было грызть зубами мужского упорства и опыта толстокожие ядрышки. Глаза выпучены, аккуратно перекатываю неподдающийся шарик между языком людской молвы и небом собственных фантазий. Сменяются тающие надежды, но грызу и карябаю нелюдимую недотрогу. Молодуха не должна являть из себя интересную особу. Не нужно наигранной сдержанности, и противоположные люди (их будет немного до редкости) сами потянутся туда, где кто-то есть, но никого не видно. Шумные и яркие - пусты. Спадает отяжелевшая шелуха, якобы обожания и будто бы увлечения. И - пустота. Девица, стремящаяся показаться кавалерам, на самом деле желает нравиться лишь самой себе. Какая же ждет ее с годами пустота! Стыдливость - самое мощное орудие женщин. Сквозь румянец скромности бьет фонтаном огненная вода обольщения. А если вкупе идет черный хлебушек трудолюбия - вообще кайф. Это я так думаю - но понимаю, глядя на бесстыжую старую тетку с плаката, блещущую увядающей симпатичностью, - нынче все не так. Интересная кокетка не теряет привлекательности, женственности, но приобретает ее. Те мужики, что увлекаясь позой, теряли мужественность, сегодня ничего не теряют. Давно уже нечего терять. В период созревания одиночество для девушки предпочтительнее, чем для мужчины. Но сегодня ей нужна толпа и смех, и легковесная болтовня. Фантазии покинули современных девиц. Мат, пьянка, грубый смех и тупое безразличие ко всему, что нельзя потрогать руками или жадно, с чавканьем, сожрать. Раньше - беспрерывное общение с другими девицами - пагуба. Нынче все уже случилось, и было очень рано. Лишь мертвая вода бесконечной болтовни. Ей не очень и нужна в этом болоте твердь мужского присутствия. Она ему больше не все заменяющая надежда и опора. Из мифологии известно - было три грации. Но вот друг с другом они не болтали. И - Толстой в «Крейцеровой сонате» - совокупляются и десять, и сто, и тысячу раз, и с разными. Все знают это и притворяются, что это не так. Нет, это так. Скоро та черта, за которой и притворяться не будут. Огромная веселая тетка с плаката напоминает ежедневно об этом. Славит Чебоксарскую трикотажку. Хотя фабрика уже почти умерла.