Неимоверные по размеру гобелены. Рассматривать трудно - в Лувре, Эрмитаже и, вот теперь, в Ватиканских музеях изделия вешают в темных коридорах. Боятся, что эти коврищи выцветут? В лоджиях Рафаэля все похоже на Эрмитажную копию. Очаровывают все эти птички-цветочки еще круче, чем на берегах Невы (в лоджиях подумалось про грязно-зеленый Тибр и про быструю, чистую Неву - а Рафаэль в подлиннике гораздо лучше смотрелся бы в Зимнем дворце). В галерее карт Италии потолок светится золотом, а самая последняя карта открыла мне тайну самого замечательного версальского фонтана: в нижней части парка, из большого круглого пруда рвется на колеснице Нептун, а у ярых морских коней вместо копыт лохматые ласты. Кто придумал этот чудо-фонтан? Так вот он - на последней, самой последней карте-фреске Тирренского моря. Из моря рвутся кони с ластами, поразившими мое воображение в парижском пригороде.
Лестницы вниз. Мрамор - и предчувствие главного. Главное у меня всегда ползет снизу - спина, позвоночный столб, затылок, точка в самой глубине мозга. Оттуда - взрыв, осыпающий всю голову миллионом золотых букашек. Букашки золотым лучом вылетают из невидимого отверстия на макушке. Когда вошли в светло-зеленый коридор, плавно идущий под уклон, от шепчущихся повсюду иностранцев, понял - близко Сикстинская капелла. Утроба апостолического дворца - три тысячи комнат, 8 парадных и 200 обычных лестниц, 20 дворов (лично повидал всего три). Покои папы (19 комнат). Там же, на третьем этаже, - Капелла. Плотный поток приятности попер по спине снизу. Моя новая римская кожа предательски совпала со спинным кайфом. Новая кожа - кожа предателя. Предателем человека делает не мозг, а кожа, печень и желудок! Подслеповатая дверца - и темное пространство. Разговаривать нельзя. Фотографировать - нельзя. По периметру - огромные бугаи. Следят, чтобы не фоткали. Приспособил камеру под курткой. Незаметно просунул маленький объектив сквозь молнию. Руки - в карманы и под тканью поворачиваю камеру прямо к потолку. Идет съемка. Микеланджело. Роспись потолка. И - страшный суд (шкура снятого грешника с серым лицом главного грешника - Микеланджело). Судят, в основном, голых мужиков, а решительный, грозный Иисус - прямо-таки резвый и грозный тяжелоатлет. Все-таки итальяшки и попы сволочи. Капелла плохо освещена, а смотрят миллионы. И сотворение господом Адама прекраснее, чем на многочисленных репродукциях и в художественных альбомах. Ладно, я - знаю на этой великой фреске каждую трещинку. К тому же, золотой луч из золотых мурашек счастья бьет прямо в то место, где господь почти касается пальцами руки своего неверного Адама. Но вот маленькие дети. Или сторонники ислама. Их-то надо - в свою веру. А им плохо видно. И могли бы стать христианами, а плохо разглядели, что там, на потолке, на стенах (а там - не менее великие) - и решили в христианство не переходить. Красные кресла убраны. Нет фиолетовых столиков и маленькой, чугунной печки, в которой жгут листочки с загнутыми уголками - бюллетени. Убран балдахин, что накрывает кресло и столик, за которым сидел избранный папой Франческо. Сам Франческо в своем дворце не живет. Ютится в какой-то римской каморке. Мол, я за бедных. Придурь скоро пройдет. Отслеживать папу в комнатенке спецслужбам Ватикана и всего мира (а ведь есть и тысяча граждан этого государства-карлика, железная дорога, вокзал, почта, радиостанция, открытая Маркони, деньги и марки) гораздо накладнее, чем в традиционных покоях. Когда все в темной Капелле отснял, мою съемку заметил охранник. Схватил меня за локоть. Зашикал негромко, но солидно. Хотел послать его на х… громко, по-русски. В этот самый х… и сволочь папу Пия IX (а еще бывший офицер) и крохобора Григория XYI (евреев в гетто загнал, а взаймы огромные суммы брал у еврея Ротшильда). Во вторую мировую американская бомба разнесла могилу, по-моему, Пия IX, и меня это нисколько не огорчает. Сдержался. Как пленный советский солдат под Сталинградом, где мы десятками тысяч покрошили этих самых итальянцев, покорно дал вывести себя из Капеллы. Внутренний двор. Дождь. Гулко звучат сотни голосов, выбравшихся из Капеллы. К собору Святого Петра. Просторный портик, со ступеней которого отлично видна площадь, ограниченная Колоннадой Бернини (280 колонн, 164 статуи). В мусорке свежая газета «Обсерваторе Романо». Вытаскиваю. Свертываю. В рюкзак. Сквозь массивные ворота - в Храм. Луч кайфа продолжает бить из темечка, золотые мурашки плотным строем мчатся под купол огромного сооружения, способного вместить 10 тысяч человек. Меня ждет еще одна встреча с Микеланджело.