Башка сохла. Солнце спряталось. Тепло, но погода неопределенная. Сижу напротив берниниевского мужика, олицетворяющего реку Нил. Старею. Ноги мерзнут (особенно зимой). Тема холода все больше занимает. В тепле все человеческое становится уж слишком человеческим, и это считается естественным. Распухает значение судов, религиозных и философских доктрин, а также сизым чирьем топорщится проблема прав женщин (или подчеркнуто - их отсутствие), как у арабов. Все это до первых снегопадов, оледенений и вмерзших в лед рек маленьких и больших рыбешек. Иностранцы (особенно итальянцы) выглядят полными придурками, застряв где-то между Читой и Улан-Удэ. Даже сейчас, в ситуации острой необходимости, они боятся Сибири: видит око, да зуб неймет. М. - беспрерывно улыбалась в Риме. Разве не смешны римские нищие, по сравнению с нашими бездомными с трех вокзалов? Наши нищие - герои и труженики, в сравнении с бездельниками, жрущими сухое винцо, а не водку. Здесь задумался - сказал брату: «Пришло время выпить вина. К черту граппу. Хочу побыть немножко римским нищим». «Какие нищие?» - спросил Миша. И продолжил: «Ты прав. Граппу буду пить завтра». Если пьешь кьянти - то продаешь родину. В важнейшем вопросе - вопросе о холоде. У Петра - голландцы. Екатерина - французы. Павел - мальтийский орден. Александр имел всех. Николай I - немцы. Николай II - сам то ли немец, то ли англичанин. И все они (а уж безмолвствующий народ тем более) знали: припечет морозец, и полетят к чертовой матери французские просветители и итальянские зодчие. Те, что творили в России - вдвойне гении (тот же Фальконе или Росси). Те из русских, что пытались изображать в теплых странах, - вдвойне предатели. Неопределенен статус тех, кто размышлял, сидя в России. Что было с Де Местром на Руси? Как обошлись в православной вотчине с Сен-Мартеном? Сожрали их духовное быстро, торопливо. Мыслить на теплом Западе - возвеличивать человеческое. Мыслить на холодном азиатском Востоке - развлекаться человечески в короткие, лихорадочные, летние деньки. Основательных - мало. Дерганых неврастеников много. С юности прикипел сердцем к Белинскому (демократизм, смелость, не стяжательство, чахотка). Но ведь знал же - перед смертью этот кумир передовой русской интеллигенции перевернулся на 180 градусов (чистый монархист и верующий). Немецкого не знали. Гегель - в дурных переводах. Шеллинг - в романтических пересказах. Меньшевики что-то мычали про глубокое знание западной левой мысли. Большевики (и были правы) торопили: глубокое знание (Плеханов) хорошо, но дело делать надо: зима на носу. Ильич, Феликс Эдмундович и А.В. (Луначарский) не раз бывали на Капри (шахматы). Но неизменно уезжали в те места, что поближе к морозам и осенним дождям. Главный аргумент русской революционной идеи не Маркс, а хороший мороз, слякоть, промозглый ветер, проливной дождь, темень. Все революционное русское искусство - ветер, метель, суровые люди в потертых шинелях и морковный чай. В Италии, у расслабленных фонтанных завитушек, мелькнула мысль: в Гегеле искали не критического понятия о собственном мире, а разыскивали ключ разумения Божьих таинств (всё Беме да Сковорода). Любомудры от яростной весны и тоскливого ноября. Философии не изучали, в нее совершали бегство. На Руси не было классических начал. Были, да раскапывать взялись опять же немцы: Шлецер (первый глубокий знаток древнерусских рукописей). Гакстгаузен - исследование крестьянской общины. Гильфердинг - открыватель былин русского Севера. Брюллов много сделал для прославления Италии (оттого такая популярность этой страны у русских), а как стал изображать нечто историческое о России - так полный конфуз («Падение Пскова»). Пиетизм - мое. А уж то, что Россия страна левая, так за то спасибо не Марксу, а великому Шеллингу. Его философия - отправной пункт русской революционной мысли (а что до Пушкина и Глинки, так их великолепные творения спешат, вот уж почти двести лет, поднять до уровня классики оттого, что, собственно, классического искусства и мысли в России не существовало). Лукавство - русская философия упрятана в литературные тексты. Философия специфическая наука. Будьте добры, представить специальные тексты. Не было бы увлечения Шеллингом - не случился бы переход от простолюдина Якоба Беме к системам Гегеля и Маркса.
«Нет, - это я брату. - Нынче никакой, даже итальянской, водки. Сегодня только вино».
Тусклая набережная Тибра. На холм. По Лонготевере ин Аугуста к площади Народа, а оттуда - до станции метро «Фламинио» (оттуда будто бы идут поезда до площади Эвклида), где наш отель. Страшно хочется жрать. Ни одна забегаловка не работает. В Италии идет Пасха.
