Наутро мы с Ириной отправились в Ливадию. Из Алупки добирались автобусом. Потом пешком. Ливадийский дворец – ослепительно белый, стройный. Из-за белизны кажется больше, чем на самом деле. Вблизи дворцов я начинаю думать, что имею к ним отношение. Не то чтобы это мой дворец, но будто бы я в этих окрестностях не чужой. Даже помойку можно опоэтизировать. Там же, где красота от природы или создана людьми, способные чувствовать прекрасное растворяются в этой красоте. Они находят свой дом, путешествуют, перемещаются по пространству красоты. Не только внутри дворца (там мне больше всего нравится кабинет царя), но в пространстве, организованном снаружи.
Замечательно, когда красота, созданная человеком, не противоречит красоте природной. В Ливадии гармония человеческого и природного потрясает. На расположенной высоко над морем площадке раскинулся сливающийся с бело-голубым морем дворец. Вокруг клумб, окружающих сооружение, - парк.
Дворцовая церковь мне тоже очень нравится. Здесь стоял гроб Александра III. Здесь венчались (если не ошибаюсь) Николай II и немецкая принцесса, ставшая русской императрицей.
Мне плевать на сановнее венчание. Мне важнее Ливадийская конференция. Но буржуазность (делал дворец ялтинский архитектор Краснов) и уютная семейственность Ливадии мне не то чтобы нравится больше Воронцовского дворца, но, несомненно, ближе. Рядом с Ливадией у меня возникает такое же чувство, как возле Китайского дворца в Ораниенбауме. Один знаменитый грифончик с торцовой лестницы чего стоит! Люблю я его, заразу! Уж такой злой, такой маленький, что становится потешно.
Вход во дворцовую церковь - прямо напротив входа в итальянский дворик. Тоже верх буржуазности, респектабельности, в приятном для меня смысле. А в церкви – реставраторы. Двое из них работали, когда мы с Ириной вошли. Нас и было в церкви четыре человека – реставраторы (мужчина и женщина) и я с женой. Стояла стальная бочка для пожертвований на ремонт, закрытая на маленький замочек. Денег на реставрацию мы не пожертвовали, причем сознательно (церковные дела меня не трогают, а сами реставраторы показались мне какими-то уж больно благополучными). Зато ели чебуреки и пили холодное пиво в шалмане, расположенном у входа в дворцовый парк. Чебуреки были горячие, вкусные, с них тек сок, и я слегка обжег себе пальцы.
Ирине дворец понравился. Она, выйдя с внутренней экскурсии, долго ходила по окрестностям, раза три обошла дворец снаружи. Из-за этих гуляний мы и проголодались.
Обратно шли по «царской тропе». Эту берущую начало от самого дворца тропу пробили для прогулок Александра III. Николай II просил у Временного правительства оставить ему и его семье дворец, чтобы выращивать розы и гулять по этой ной дорожке длиной в
Тропа же чудная. Какие виды (особенно на Ялту)! Там есть сосновая роща, есть гигантские нагромождения камней, скалы. А в роще – белки. Какие-то тетки догнали нас (а мы как раз разглядели на стволе дерева цикаду) и громко удивлялись, что это и есть та самая зверюга, которая издает такой необычайный звук.
На тропе Ирина раскапризничалась. Мол, она устала, а я ее не люблю, на море она согласилась ехать только, чтобы лежать на пляже, нужно было несколько дней провести на море и только потом ехать. Обычный репертуар. На тропе мы наткнулись на семью то ли баптистов, то ли адвентистов, которые сходу взялись нас агитировать. У меня начало портиться мое обычное ливадийское настроение.
Все устроилось, когда мы добрались до конца тропы и оставили баптистов-попутчиков. Видимо, это была Гаспра. В маленьком магазинчике, я купил два яблочка и
Наутро мы решили никуда не ездить, хотя была только видимость решения. На самом деле я давно все спланировал. Во что бы то ни стало показать Ирине Севастополь. Потом потратить день на Ялту. Еще в первый день, когда мы были на Ай-Петри, я успел купить билеты на автобус Симеиз-Севастополь. Купил на троих – с нами решила поехать мать.
Брат Олежка каждый день покупал в лавочке разливное вино. Утверждал, что оно самое лучшее. Без вина, мол, хорошо с семьей не отдохнешь. «Уговаривал» в день по литру-полтора и пребывал в расслабленном, благодушном настроении. Олежка либо разваливал свое объемное тело на лежаке, либо в модных очках, за которыми не было видно его пьяненьких глазок, солидно разгуливал по берегу в шортах, загорелый, с мощным животом. Не Олежка, а босс сицилийской мафии.
В пользе вина на море он постоянно убеждал жену Лену. Она не отказывалась от проповедей мужа, принимала на грудь стаканчик-другой. Вместе они спокойно взирали на вечные ссоры Юры-большого и Анечки. Те купались, сколько хотели, а Юра, уже рослый юноша, научился прыгать в воду, искал самые неожиданные места, откуда решительно кидался в море.
Миша не пил, делал зарисовки в блокноте. Он на юге все время рисует. Поднимается на верхнюю площадку сада и рисует там либо меня, либо Олежку. Мы стоим неподвижно, часа по два, в пыльных драпировках, изображая древних римлян. Миша, поджав губки, собрав глазки в кучку, остро, коротко тычет в холст кисточкой. Сначала у него только контуры, затем мы начинаем обрастать «мясом» красочных мазков, и тело постепенно «оживает». Мы истекаем потом, который струится под пыльными тряпками.
В этот день Миша был на пляже с блокнотиком. Олежка взял не литр, а два литра крепленого красного вина. Да и я, явившись чуть позже, принес литр. Ирина была со мной.
Выпив, Ирина и Олег ходили по бетонной набережной под ручку. С моря дул легкий ветерок, и беседа была приятной. Мощная, толстая фигура Олега и стройная фигура жены смотрелись очень органично. Босс и его девушка. Такими и остались их силуэты в Мишином блокнотике. Брат взялся объяснять, зачем нужна в Севастополе мама.
Я задержался оттого, что отправился с тележкой в верхнюю часть Алупки на рынок. На рынке, где отовариваются местные, все дешевле – огурцы, помидоры, лук, перец, картошка, тушенка. Особенно мне нравится магазинчик, где продают сало и колбасу. Они вкуснее, чем в России. И дешевле.
Верхняя Алупка – типичный советский городок с крупноблочными домами. В нижней Алупке узкие улочки, кривые лесенки, все окутано цветущими кустами и деревьями.
В верхнюю Алупку я шел медленно. Ел алычу, сливы, инжир прямо с деревьев. Затем решил выпить
На рынке набрал всего. Украинское сало – изумительное, недорогое. Взял килограмма два. На рынке было тесно, душно, остро пахло пряностями. Тележка была переполнена, и приходилось лавировать (спускался я уже под гору) этим ставшим неподъемным снарядом.
В южном Крыму все так – либо в гору, либо под гору. Коньяк, естественно, давно выветрился, и я, кроме неудержимо стремившейся вниз телеги с провиантом, думать ни о чем не мог. Через полтора часа добрался до дачи. Необычайно ласковая мама сказала, чтобы я все оставил в комнате (она разгрузит припасы) и скорее бежал на море. Сама мама никогда днем на море не ходила. Только рано утром и когда солнце закатится.
Медленно (чтобы побольше побыть в одиночестве), прихватив в лавке вина, я отправился на море искать своих. Люблю ходить по дорожке, которая пересекает пальмовую аллею, усаженную розами. Ниже аллеи есть небольшой фонтан. В нем я обязательно мою лицо и руки.