Власть видит что к чему. Громить «кубло» не спешит. Во-первых, что такое власть? Это вчерашние зрители трусливых лицедеев. Они у власти в «консультантах».
Трусоватый зритель – учитель, врач, музейный работник. Если эту публику лишить труса-режиссера, то повымрут все от бесстрашия своего и бессилия. Кто будет учить детей и лечить стариков? Порой отдаем детей в такие руки, что мама не горюй. Других-то нету. А учить нужно. Но зачем им уметь читать и писать, если они будут такими людьми?
Классическая пьеса полезна власть предержащим. На просмотре «Ревизора» Николай I воскликнул: «Боже, как грустна наша Россия».
На противоположной стороне реки тянулся мрачный замок Консьержери. Стало зябко, неприятно: государственная власть – страх – башни Консьержери – Гревская площадь – доктор Гильом. Разговор подержал: «Берут пьесу, там слово и актер. Слово можно обыгрывать как душе угодно: опосредованно соединить слово и предмет, жест. Соедини слово с предметом, жестом непосредственно, получится не просто парадокс. Возникнет конфликт, на первый взгляд бессмысленный, а на самом деле страшно смешной. Хохот сатаны. Взовьется в танце нечистый. Аннушку угораздило пролить масло. Покатилась отрезанная голова Берлиоза – атеиста и картезианца. Будто бы «смешной» роман. Кто и как хохочет?
Вышли на площадь перед роскошным зданием городской ратуши – «Hotel de Ville». Сооружена яркая карусель. С лошадками, на которых можно крутиться. Виден музей Помпиду. Стены прикрыты разноцветными трубами и металлическими конструкциями. Не музей, а химическое предприятие.
«Hotel de Ville» великолепен. Застывшая музыка – искусная и изощренная. Казалось, она звучит, гремит – торжественно, победно.
Пошли прочь от реки. Пустынный сквер. Сели на лавочку, разговор продолжился. Собеседник к парадоксальности соединения несоединимого на театральных подмостках вспомнил Беккета и Ионеско. К месту.
Продолжил: «Был ли смельчаком Мейерхольд, о ком сожалеют? Был ли талант? Может, он был мелкий. Вахтангов с «Принцессой Турандот» опомнился. «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева – временный «выверт». Кантата «Александр Невский» - вот мощь! Не зря евреи издевались над Мейерхольдом в «Двенадцати стульях». Сталин знал и Мейерхольда чуял. Всеволод Эмильевич сгинул в лагерях, а Булгаков остался жить. Где ум, где храбрость? И что есть случай? Пастернак жить остался, а Мандельштам – нет.
Театр ставит вопросы. На любом материале. Хоть на «Докторе Айболите». Айболит – страждущая интеллигенция, а Бармалей – тоталитарный правитель. А повернуть наоборот? Необычно. Где народ? Тяни-толкай? Обезьянка Чи-чи, и собака Авва. Слоны и носороги, которые разболелись и ждут Айболита. И доктор приходит! До слонов и носорогов добирается.
Тут-то и начинается. Всем станет страшненько.
Варианты сказки про Чипполино. Жульническая история про деревянного мальчика Буратино! Разыграть – действительно деревянный, оттого, что скотина – бесчувственная и жестокая.
Театральное искусство? Маскировка истинных намерений – да! Беспощадная бессмыслица – несомненно. Имитация бесстрашия за счет коверкания известных текстов фантазиями мерзавцев. Исчезает опера. Во что превратили «Евгения Онегина» Чайковского? Что такое «Войцек» Яначека? Кто позволил уродовать Чехова? «На дне» Горького в покое не оставили. Нового нет. Суть – гниение, процесс распада. О теле человеческом сказал. Была и фотография, были и Мане с Курбе.