Москва. 1 – 4 декабря 2017. 54: i_molyakov

Идеи сыплются и в голову, и из головы. Но не имеют внутренней протяженности. Чтобы что-то длилось, оно должно приобретать очертания. Мысль не лучше идеи, поскольку именно идейность – залог появления мысли. Как насыщенный раствор, порождает кристалл. Можно «фонтанировать» идеями и неплохо прожить жалкий отрезок времени, нам предназначенный. Прожил недолго, горел ярко. Мысль тут же. Едва родившись, заболевает заразой формализма. Она тут же начинает костенеть и губит мозг одномерностью. Слабые умы (рабы мысли) исковерканы фанатизмом, не понимают: единственное лекарство от заскорузлых мыслей – идейность. Мысль обречена на ограниченность. Болезнь суеты, мельтешение. Фейерверки, но с места ничего не движется. Неподвижность, при кипении разума, бывает полезной. Мыслители натворят такого, что встает вопрос: а зачем? Что наделали? Может, мир был бы невыносим, заселенный мечтателями, фантазерами Ноздревыми. Страшненькие субъекты, подверженные небогатому набору заимствованных мыслей – Коробочка (хитрость), Плюшкин (жадность). А «долбанутый» мыслитель Раскольников? На этой зацикленности подловил его следователь. Неприятен старьевщик Чхартишвили с детективчиками, в которых «кушает» уже «скушанное» Федором Михайловичем. В итоге – пошляк Фандорин, простолюдины, выложившие за эту похлебку деньги. То ли в силу слабости ума или из-за недостатка времени, брызгаю неглубокими идейками. Их много, но одна из них состоит вот в чем: в России много пространства, есть где «пофонтанировать». На жалкой оконечности, временно отапливаемой Гольфстримом, тесно. Границы вбивают мозг в ящичек мыслей. Они клубятся, «выдавая на-гора» гегелевское «все действительное разумно». Конечно, разумно, куда же деваться-то в скупо отапливаемой каморке ландшафта и климата?
Вновь разошлись с братом. У него голова забита тяжелым процессом превращения идеи в мысль (тут не надо забывать о грубой клетке языка). Сталкиваемся у знаменитых натюрмортов с селедками. Ржавые рыбы, мятые газеты, бутылка, стакан. Петров-Водкин, Фальк. Демонстрировали нищету революционной свободы. Григорьев убожество Руси показывал в веселых красках. Потрясающе светится черным агатом коровий глаз. В голове животного мыслей нет, как и в голове стоящей рядом старухи. Творцы ржавых и селедочных натюрмортов натужно впихивают русское разноцветье в бордово-серые тона. Кандинский не стесняется (его работы расположены рядом с торопливо-размашистыми букетами цветов Коровина): «Вот он, я, раб цвета, которым выражаю беспрерывный ток идей». Кандинский сколько угодно может доказывать про второй, невидимый, план действительности, которую только он и смог распознать. Но я-то знаю: те же розы Коровина, тот же вечер в Алупке. Последняя мысль была высказана мной чуть ли не вслух, и незаметно подошедший М. спрашивает: «Ты это о чем?» - «О свободе, которой не удастся достичь. Полетала идейка, как малая птаха, да тут же и прихлопнута образами. Они же разные: одно дело – думать в Одессе, другое дело – в Магадане».

Москва. 1 – 4 декабря 2017. 54

Москва. 27-28 октября 2018. 60

Москва. 27-28 октября 2018. 59

Москва. 27-28 октября 2018. 58

Error