Идем в столовку. Внизу, перед стойкой регистрации, группа дедушек – спины прямые, лица сухие. Бывшие служивые. Возбуждены по-молодому. Голос: «Жуков без Сталина – никто. Партия Жукова создала. Его же, гордеца, заносило. Скорняк – он и есть мелкий ремесленник. Одним самолюбием не прокормишься. Идеология нужна. Лишенное идеи сдохнет. Хотя – характер, харизма – это да!» В ответ галдежь: «Почему семнадцать лет любили? Сталин, боявшийся конкуренции, Хрущев, обязанный Георгию Константиновичу и постом, и жизнью, за что тот Жукова не любил? Мемуары выпустили только в восьмидесятом». М.: «Хорошо послужили. Видно – полковники, генералы. Жуков, вроде, в начале декабря на свет появился». Вспомнил, как отец, в восьмидесятом, принес домой новенькие, в суперобложке книги. Вкусно пахнущий двухтомник маршальских «Воспоминаний и размышлений». Пожиратель текстов, тут же принялся за чтение. Объемный труд одолел за две недели. М. продолжал: «Не победа сегодня людей объединяет. Есть люди, заявляющие, что пусть бы европейские армии одолели коммунистов. Жили бы, как в Германии – пиво, сосиски, свобода. Телевизор и сериалы про ментов. Годами смотреть «Богатые тоже плачут». Прощупывали степень дурости толпы «Рабыней Изаурой». В России хлебали телесивуху не хуже, чем в Бразилии. Вечером все окна в домах светились голубым. Псевдополитика, ток-шоу. Разврат мозга бездельем, подчинением – вот национальная идея и для Штатов, и для нас. Вот старики. Задача: уничтожить врага или погибнуть достойно. Сталин – великий. Жуков – герой. Вперед с песней по жизни. Шостакович - «Нас утро встречает прохладой» - массовая поп-культура. Дейнека с Самохваловым – то же самое, что Энди Уорхол для американца. Стиль национальной идеи важен. Америка – страна мышей и громил. Архетипы: Микки Маус, капитан Америка. Дионисийское, недоброе, начало: Бэтмен, Человек-Паук, агрессивные комиксы. У нас и поэзия – Пушкин, и живопись – «Рожь» Шишкина, а с похмелья – «Грачи прилетели» Саврасова. Сериал – Штирлиц. Национальные образы – непорочная Марья Царевна. Это - женское. Интересна идея мужского – Илья Муромец. Тридцать лет ни хрена не делал, потом зачем-то встал и пошел. Куда – неизвестно. По пути много дров наломал. Идея пути – не бессмыслица, но тайна. Универсальные представления, сколачивающие «я» в «мы» есть и у других – Китай, Япония. Оболочка, делающая несвободное еще более несвободным. Создание оболочки – удовольствие дорогое. Русские – в первопроходцах: потемкинские деревни».
Элегантно одетый юноша проверил карточки постояльцев, убедился: жратва проплачена. Под размышления брата о зиновьевском «человейнике» закончил баланс предстоящего рациона. Взял в широкую тарелку побольше маслят – желтых, сопливых. Да два кусочка рыбы – красной, соленой. Белая рисовая каша (положил достаточно масла). Ни куска хлеба: он занимает место, хотя вместо него можно напихать вкусненького, например, пару маринованных огурчиков. Нет помидорам: холодны так, что зубы ломит. С М. встали в очередь. Он берет глазунью с беконом (двойную порцию). Я – только что испеченные оладушки и два тонких блина. Один блин поливаю сгущенкой, другой – медом. Выбираем стол в уголке. Тащу туда стакан апельсинового сока, четыре упаковки йогурта. Брат же набирает красной рыбы, селедки, сервелата, два сорта сыра, ветчины. Все приправляет хреном. Сухофрукты, залитые тягучим сиропом, беру в конце трапезы, оценивая степень раздутости желудка. Возможно и пирожное и, несомненно, капучино. Балансировал, а еды оказалось многовато. Так ведь хлеба-то не ем. Оглядываем зал, как воры после удачной кражи. Вновь спортсмены в трусах. Дяди-сталинисты и жуковцы. Много молодых иностранцев, особенно женщин. У некоторых коляски, кормят малышей. На стенках плоские электронные доски. Транслируют РБК (противный канал, играющий в объективность). Дядька в теплом свитере с оленями вещает на канале про скончавшегося третьего декабря 1533 года великого князя Московского Василия III (папы Ивана IY). Историк утверждает, что Василий был жесток, умен. А Иван Грозный в этот день отправился в Александровскую слободу – событие не менее важное, чем основание Петром города на Заливе. Брат, вернувшись с тарелкой апельсинов в шоколаде (фондю!), продолжил, глядя на стол: «Сегодня, из-за Интернета, архетипы «посыпались». Нет неоспоримых фактов, истина – относительна, любовь подменили резиновыми членами, слово – криком. К смерти относятся, как к развлечению. Шутка ли: красная рыба и апельсины в шоколаде. Великий уравнитель – желудок, не экран телика. Вот и национальная идея». М. разглагольствует. Я цепляю вилочкой изворотливый масленок.