В постирочной человек пять-шесть, а машин штук двадцать. Не занятые агрегаты вывалили круглые крышки, растворив пустые пасти. Стирают чернокожие женщины в пестрой одежде.
Посидел на пластиковом стульчике, посмотрел, как работают машины. Негры ушли. Выйдя на улицу, пошел в ярко освещенное помещение. Внутри грохотала музыка. Пела Геш Пати. У дальней стены небольшое возвышение. На нем восседал здоровый молодой негр, с курчавой бородкой и в бандане, на которой изображены кости и черепа.
Перед хозяином лавочки расположен пульт, состоящий из двух проигрывателей пластинок. Две огромные акустические колонки стояли по углам. Одна вертушка работала. На ней как раз и стоял диск. Звук снимался с винила. Я умею различать: с винила идет съем звука или с компакт-диска. При хорошем аппарате звучание винила и глубже, и сочнее.
Альбом Геш Пати под названием «Лабиринт». Музыка сильная. Играют два негра – Миско и Ямба.
Магазинчик завален дисками. Они расставлены на стеллажах, вдоль стен, на полу. Те, что на полу, потрепаны. Во мне граммов четыреста винца, и продавца не опасался. Присел на корточки и начал перебирать пластинки. Латиноамериканские оркестры с кастаньетами и гавайскими гитарами. Развернулся на противоположную сторону. Здесь «чернокожая» музыка. Джаз, госпел, блюз. Старые негры, с влажными глазами навыкате. Толстые, джазовые дивы. Обрадовался, увидев диск гитаристки Джоан Армтрэйдинг, прекрасную пластинку «Sleight of hand». Пластинка и обложка в ужасном состоянии, но «яблоко» в центре диска, со значком «ADM Records», вселило в меня уютную домашнюю радость. Слабость к лейблочкам, почтовым маркам, хорошо сочеталась с опьянением. Пришло чувство полного расслабления.
С корточек встал на колени, с наслаждением перебирал пластинки. Известных исполнителей во французском издании видеть вообще никогда не приходилось. Выпущенные во Франции пластинки «Queen» или «Led Zeppelin». Попались диски Кэйт Буш «Грейтфул Дэд» и затертого Фрэнка Заппы.
То, что негр-продавец не мешал мне, показалось одобрением. Разбирается в музыке. Геш Пати сменил Жак Брель, потом запел Джо Дассен.
Часть времени, выделенного на знакомство с окраинами Парижа, ухлопана в музыкальной лавочке. Ноги затекли. Вышел на темную улицу, тысячи иголочек впились в ступни и икры. Поднялся ветер и гнал по тротуарам мусор.
Вернулся на остановку. В автобусе задремал. Очнулся, когда переезжали через Сену. В черной реке отражались желтые фонари. Вода «играла» отражениями весело, судорожно. Словно мелко измятая фольга. Она продолжала мяться, меняя изгибы темных провалов.
Песчинка среди множества таких песчинок – мое имя. Кажется, значение имеет место. Речи, писания, хождения, мысли имеют для окружающих какое-то значение. Может, услышат. Будут нужны. Ан, нет. В чужом городе, посреди бледнолицых, черных и желтых людей, никому не нужны мои чувства, мысли. Людской песок водопадом рушится в бездну. Мы не знаем, есть ли у нее дно. Мне легко. Хорошо оттого, что над неспокойной рекой со всеми песчинками мне приходится ссыпаться в бездну. То, что полет песчинки в пропасть происходит не мгновенно, а в пусть микроскопический, период времени, – и есть жизнь.