Москва. 1 - 4 декабря 2017. 7
Куртки распахнуты, начищенные ботинки блестят. Наш номер 1145. Поначалу идем к синтетической елке, выставленной китайскими хозяевами «Веги» в середине помещения. Полы выстелены синим ковролином с желтым узором. Елка, украшенная серебристыми шарами, уставленная медведями, Дедами Морозами, вполне сочетается с интерьером. К лифтам - между сытыми пожилыми охранниками. Сцилла и Харибда. Электронные ключи на руках, карточки гостя тоже. Чего ж опасаться? Поднимаемся на этаж, а электронная карточка, заменяющая ключ, не действует. Совали и мою, и брата в щель и так, и эдак - ни черта. Не открывается. М. сбросил рюкзак, поехал вниз, долго отсутствовал. Вернулся с рабочим, снова возня, дверь открылась, ключи заменили. Внутри номера штучка с щелью, похожая на замок. Пока не всунешь в нее карточку, свет в номере не загорится. Приободряемся, врубаем на подзарядку телефоны, батарейки для видеокамер. У М. старый, но надежный «Nikon». По телику - бесчисленные каналы. На одном, англоязычном, старый фильм Фрэнка Капры «Мистер Смит едет в Вашингтон». Идет последний отрезок киноленты. Главный герой, падая с ног от усталости, зачитывает Конституцию Соединенных Штатов Америки в Сенате. Хороший пропагандистский фильм, похожий на эпохальную агитку «Возвращение Максима». Стоя под ледяным душем, гадаю: смотрел Рязанов, с его сказками для советских мещан, фильмы Капры. Подозреваю, что фильм тридцать четвертого года «Это случилось ночью» оставил в голове Эльдара глубокий след. У Брагинского - тоже.
Брюки, рубашка, белые тапки на голую ногу - отправился искать фирму, что забронировала для нас номер. Мелкие конторки занимают шестой этаж. Комната нашей организации закрыта. Звоню. Приятный девичий голос советует оформить бронь и оставить деньги в соседнем помещении. Там, под сизым облаком сигаретного дыма, восседает, среди папок с бумагами, немытых кофейных чашек, дама в бородавках. Похожа на Галину Волчек. Хотел спросить: не сестра ли? Вспомнив, как «подруга Бузыкина» выглядит сегодня, не стал обижать бывалую работницу гостиничного сервиса. Она оказалась приятна в общении. М. уже вымылся, развалился на белоснежных простынях, ждет. Читает «Moskow news». На экране - беззубый, как и я, смуглый беженец из Афганистана. Едем на лифте в столовку. С нами штук пять китайцев. Смешно лопочут, говорят, кричат одновременно. У них - коллектив. Других пассажиров не замечают. Признак то ли высокомерия, то ли бескультурья. В Измайловских гостиницах собираются странные компании. Минуем, показав карты гостя на входе в пищеблок, девушку в униформе (за спиной у нее развернуто новогоднее представление из зайчат, бельчат, лисичек и медведей, кружащихся вокруг новогоднего деревца), а столовка полна высоченными парнями - баскетболистами. Клубы - провинциальные. Трусы - длинные. Майки на худых плечах, как на вешалках. Надписи на майках зверские, типа «Зареченские орлы», «Крутогорские ястребы», «Горные бараны». Спортсмены суровы, угрюмы. В тарелках много мяса. Стоит китаец рядом с гигантом, росточек - чуть выше пояса спортсмена. Стол разнообразен. Беру маринованных огурчиков, маслят (склизких, блестящих), розовой ветчины, хрена. На второе - картошка - кладу немного, много - обжаренного бекона. Свинина сытно истекает сальцем, а я и ее «глушу» хреном, горчичкой. Йогурта - шесть баночек и курага, чернослив без косточек, изюм. Сверху заливаю медом. Брат - в очереди. Луноликий казах (казахов как-то тянет к китайцам) готовит яичницу, омлет, оладушки. М. берет аж три порции глазуньи. Наевшись, полчаса валяемся в номере. За окном окончательно рассвело. Небо бледно-голубое, в лохматых клочках туч. Небо похоже на пол чесальни. Работники разбросали клочки овчины. М. собрался поспать, но я поднял его, осоловевшего, тяжелого от еды.
Ярославский вокзал. Абрамцево. При длинном переходе со станции метро «Курская» до «Комсомольской» есть специальная ниша в стене, где могут разместиться бродячие артисты. На складном стульчике восседает длинноволосый субъект, натирает медный таз с вмятинами. Медь издает поющий вой. Звуки завораживают. Минут десять стоим, слушаем. А дальше по переходу, у стены, широко раскинув ноги, валяется такой же волосатый. Глаза закрыты, лоб рассечен, на куртку капает кровь. Таз медный еще все воет и воет.
Брюки, рубашка, белые тапки на голую ногу - отправился искать фирму, что забронировала для нас номер. Мелкие конторки занимают шестой этаж. Комната нашей организации закрыта. Звоню. Приятный девичий голос советует оформить бронь и оставить деньги в соседнем помещении. Там, под сизым облаком сигаретного дыма, восседает, среди папок с бумагами, немытых кофейных чашек, дама в бородавках. Похожа на Галину Волчек. Хотел спросить: не сестра ли? Вспомнив, как «подруга Бузыкина» выглядит сегодня, не стал обижать бывалую работницу гостиничного сервиса. Она оказалась приятна в общении. М. уже вымылся, развалился на белоснежных простынях, ждет. Читает «Moskow news». На экране - беззубый, как и я, смуглый беженец из Афганистана. Едем на лифте в столовку. С нами штук пять китайцев. Смешно лопочут, говорят, кричат одновременно. У них - коллектив. Других пассажиров не замечают. Признак то ли высокомерия, то ли бескультурья. В Измайловских гостиницах собираются странные компании. Минуем, показав карты гостя на входе в пищеблок, девушку в униформе (за спиной у нее развернуто новогоднее представление из зайчат, бельчат, лисичек и медведей, кружащихся вокруг новогоднего деревца), а столовка полна высоченными парнями - баскетболистами. Клубы - провинциальные. Трусы - длинные. Майки на худых плечах, как на вешалках. Надписи на майках зверские, типа «Зареченские орлы», «Крутогорские ястребы», «Горные бараны». Спортсмены суровы, угрюмы. В тарелках много мяса. Стоит китаец рядом с гигантом, росточек - чуть выше пояса спортсмена. Стол разнообразен. Беру маринованных огурчиков, маслят (склизких, блестящих), розовой ветчины, хрена. На второе - картошка - кладу немного, много - обжаренного бекона. Свинина сытно истекает сальцем, а я и ее «глушу» хреном, горчичкой. Йогурта - шесть баночек и курага, чернослив без косточек, изюм. Сверху заливаю медом. Брат - в очереди. Луноликий казах (казахов как-то тянет к китайцам) готовит яичницу, омлет, оладушки. М. берет аж три порции глазуньи. Наевшись, полчаса валяемся в номере. За окном окончательно рассвело. Небо бледно-голубое, в лохматых клочках туч. Небо похоже на пол чесальни. Работники разбросали клочки овчины. М. собрался поспать, но я поднял его, осоловевшего, тяжелого от еды.
Ярославский вокзал. Абрамцево. При длинном переходе со станции метро «Курская» до «Комсомольской» есть специальная ниша в стене, где могут разместиться бродячие артисты. На складном стульчике восседает длинноволосый субъект, натирает медный таз с вмятинами. Медь издает поющий вой. Звуки завораживают. Минут десять стоим, слушаем. А дальше по переходу, у стены, широко раскинув ноги, валяется такой же волосатый. Глаза закрыты, лоб рассечен, на куртку капает кровь. Таз медный еще все воет и воет.