Крым. 2 - 18 августа 2017. 161
Столб, символизирующий древнее. Указатель на дороге в прошлое, а значит, упрощение. На склоне величественной горы - не смешно. Увидев давящее великолепие, человек стремится скрыться, забраться в простоту, как в материнскую утробу. Морда у идола простая, суровая. Парень, гоняющий по кругу добермана, - борец. Не испугался, восстал. Он этого не понимает, что возвещает символ. Не желаю простоты. Не боюсь гор, неба, моря. Его движение все усложняет, с использованием прирученного животного. Дразнит окружающий мир - вот я каков! Вырвал для демонстрации собственного превосходства свирепого пса, гоняю его, несмышленыша, по кругу.
Л. молчит. Я тоже приручил женщину. Сказано молчать - она и молчит, иначе во рту все ссохнется. Попьешь - воды убавится. Идти же еще долго. Не ясно, кто сидит под навесом, в камуфляже. Охрана? Туристы? Встают, перекрывают тропу, убегающую круто вверх, скрывающуюся в темно-зеленых зарослях. Предупреждают: «Заповедная зона. Проход закрыт». Начать ругаться? Удостоверение в сумочке, всегда при мне. Иногда вытаскиваю ради ощущения диковатого контраста - ксива с гербами, печатями разложена на диком камне. Сдерживаюсь. Ответственен за спутницу, соблазнил на нелегкий подъем. Спокойно говорю: «А не в горы. Гуляем по краю». Уходим не вверх, а вбок. Проходим около километра, вламываемся в чащу корявых дубов, задыхаясь, одолеваем сорока пятиградусный подъем. В мозгу бьются звуки бас гитары Роджера Уотерса. Был у них проект, живьем играли в амфитеатре раскопанных Помпей. Скользкие камни со стуком летят из-под подошв. Пыхтим. Ртов не открываем. Дышим через нос. Рубашка на Л. потемнела от пота. Дорожка на гору убежала далеко вверх. Добрались. Участок благодатный. Тропа ведет не вверх. Чуть снижаясь, огибает попавшийся на пути длинный каменный «зуб» высотой метров в сто. Постепенный подъем. Тропа порой взлетает высоко над кронами деревьев. Ощущаешь - на какую высоту забрались. Даже море кажется голубоватым туманом. Преодолев резкий подъем, заходим за «зуб» с тыла. Карагач исчезает, часто попадаются крымские сосны. Путь влечет влево. Прикидываю: забираясь на крутизну прямо, расстояние срежем. А как Л.? Выдержит? Предложение, утяжеляюще-сокращающее, принимается без возражений. Вот это напарница! Агент спецслужб из американского боевика! Безопасность. По узкой дороге курсирует изредка раздолбанный «уазик». Кто - неизвестно. А если охранники? Вновь летят булыжники по склону, щелкают сухо, отчетливо. Сосны усложняют продвижение. Длинные иглы попадали между камнями. Кажется, ровно уперся ногой, но желтый ковер провалился, когда нога ушла в трещину. Щелканье разлетающейся твердой породы ассоциируется с болью сломанной кости. Как спускаться с такой травмой? Однако, мертвая тишина. Словно распахнулся театральный занавес. Перед глазами - пустое пространство. Тут и там торчат еще не убранные сгоревшие стволы. Следы пожаров 2007 года. Будто кладбище. Зловещая пустошь. Работы почти завершены, горелые деревья аккуратно распилены, сложены в штабеля. Ветки собраны в огромные кучи. И было это, судя по внешнему виду горелых стволов, лет десять назад. Дожди омыли, ветры «обсосали» порубленное. Содрана обгорелая шкура до пронзительной белизны. Не дерево, а кость. Словно овечьей шкурой, горная равнина укрыта зарослями ежевики. Л. - интеллигенция в первом поколении. Деревня - штука мощная, призывная. Тут же Л. присаживается на корточки, вытаскивает целлофановый мешочек, рвет и складывает в него ягоды. Ежевика не просто созрела - перезрела! Пусть Л. собирает кладбищенские сокровища. Присел на пенек. Сорвав ягоду, был неаккуратен - она лопнула, сок испачкал пальцы. Похоже на темную загустевшую кровь из артерии сраженного великана.
Были писатели - сидели с утра до вечера на крыльце лесного домика. Речка, чистый ручей, озеро. Справедливо считали: посиделки - не менее тяжелый труд, нежели суета у конторки или у станка. В каждом из нас наслоения десятков тысяч поколений. Опыт предков спрессован, как уголь в брикеты. Он - внутренний опыт - стопроцентно горит при внешнем спокойствии. На бегу - горит, дымит, а ни света, ни тепла. Посижу. Пусть полыхает.
Л. молчит. Я тоже приручил женщину. Сказано молчать - она и молчит, иначе во рту все ссохнется. Попьешь - воды убавится. Идти же еще долго. Не ясно, кто сидит под навесом, в камуфляже. Охрана? Туристы? Встают, перекрывают тропу, убегающую круто вверх, скрывающуюся в темно-зеленых зарослях. Предупреждают: «Заповедная зона. Проход закрыт». Начать ругаться? Удостоверение в сумочке, всегда при мне. Иногда вытаскиваю ради ощущения диковатого контраста - ксива с гербами, печатями разложена на диком камне. Сдерживаюсь. Ответственен за спутницу, соблазнил на нелегкий подъем. Спокойно говорю: «А не в горы. Гуляем по краю». Уходим не вверх, а вбок. Проходим около километра, вламываемся в чащу корявых дубов, задыхаясь, одолеваем сорока пятиградусный подъем. В мозгу бьются звуки бас гитары Роджера Уотерса. Был у них проект, живьем играли в амфитеатре раскопанных Помпей. Скользкие камни со стуком летят из-под подошв. Пыхтим. Ртов не открываем. Дышим через нос. Рубашка на Л. потемнела от пота. Дорожка на гору убежала далеко вверх. Добрались. Участок благодатный. Тропа ведет не вверх. Чуть снижаясь, огибает попавшийся на пути длинный каменный «зуб» высотой метров в сто. Постепенный подъем. Тропа порой взлетает высоко над кронами деревьев. Ощущаешь - на какую высоту забрались. Даже море кажется голубоватым туманом. Преодолев резкий подъем, заходим за «зуб» с тыла. Карагач исчезает, часто попадаются крымские сосны. Путь влечет влево. Прикидываю: забираясь на крутизну прямо, расстояние срежем. А как Л.? Выдержит? Предложение, утяжеляюще-сокращающее, принимается без возражений. Вот это напарница! Агент спецслужб из американского боевика! Безопасность. По узкой дороге курсирует изредка раздолбанный «уазик». Кто - неизвестно. А если охранники? Вновь летят булыжники по склону, щелкают сухо, отчетливо. Сосны усложняют продвижение. Длинные иглы попадали между камнями. Кажется, ровно уперся ногой, но желтый ковер провалился, когда нога ушла в трещину. Щелканье разлетающейся твердой породы ассоциируется с болью сломанной кости. Как спускаться с такой травмой? Однако, мертвая тишина. Словно распахнулся театральный занавес. Перед глазами - пустое пространство. Тут и там торчат еще не убранные сгоревшие стволы. Следы пожаров 2007 года. Будто кладбище. Зловещая пустошь. Работы почти завершены, горелые деревья аккуратно распилены, сложены в штабеля. Ветки собраны в огромные кучи. И было это, судя по внешнему виду горелых стволов, лет десять назад. Дожди омыли, ветры «обсосали» порубленное. Содрана обгорелая шкура до пронзительной белизны. Не дерево, а кость. Словно овечьей шкурой, горная равнина укрыта зарослями ежевики. Л. - интеллигенция в первом поколении. Деревня - штука мощная, призывная. Тут же Л. присаживается на корточки, вытаскивает целлофановый мешочек, рвет и складывает в него ягоды. Ежевика не просто созрела - перезрела! Пусть Л. собирает кладбищенские сокровища. Присел на пенек. Сорвав ягоду, был неаккуратен - она лопнула, сок испачкал пальцы. Похоже на темную загустевшую кровь из артерии сраженного великана.
Были писатели - сидели с утра до вечера на крыльце лесного домика. Речка, чистый ручей, озеро. Справедливо считали: посиделки - не менее тяжелый труд, нежели суета у конторки или у станка. В каждом из нас наслоения десятков тысяч поколений. Опыт предков спрессован, как уголь в брикеты. Он - внутренний опыт - стопроцентно горит при внешнем спокойствии. На бегу - горит, дымит, а ни света, ни тепла. Посижу. Пусть полыхает.