Заметки на ходу (часть 483)
Про рай пошло что-то не то. Появились крупноблочные дома. Четырех-, пятиэтажные. Оконные проемы странные – то узенькие, то продолговатенькие. И дома-то, вдруг, белые, грязные. Из окон, словно в помещении был пожар, тянулись языки сажи.
Металлические сараи. Наши крупноблочные «хрущевки» опрятнее.
Автострада по опорам выбралась на поверхность. Как на ладони стал виден безобразный блочный район. Над красно-коричневыми бараками поднимались дымы. Оля-экскурсовод прервала оживленный рассказ. Район не для туристов.
Начал задавать вопросы. Кто здесь живет? Оля отвечала сдержанно – пригород. Не самый лучший. Раньше была рабочая окраина. Теперь селятся алжирцы. Почему черные языки из окон? Горели? Не горели, отвечала Ольга. Просто нет центрального отопления. Когда холодно, используют печки. Нужны и брикеты, и уголь. Есть лавки, торгующие брикетами.
Зашевелился не только английский, но и Эмиль Золя. Комплект начал восстанавливаться.
Лувр, конечно. И изумительная автострада связана с чудом Лувра. Она же неотделима и от грязных районов. Золя не врал. Рай, конечно, рай, но жизнь, конечно, жизнь. Хоть и в Париже, а – дома, в дерьме.
Въехали в бесконечный проспект. Бензиновые заправки, высокие дома, из бетонных блоков и стали. На автобусных остановках мусор, толпы не ярко одетых людей. «Рено», «Ситроены», маленькие «Пежо» и, реже, корейские «Дэу». Опять же, немного рекламы.
Дождь перестал. Темнело. Сигнальные огни автомобилей становились ярко-алыми.
Многие передвигаются на мотороллерах и велосипедах в темной одежде. Стремительные мотоциклисты. В Париже мотоциклисты – что-то особенное. Мощные «Хонды», «Сузуки», «Кавасаки». Реже – «BMW». Черная кожа, тяжелые ботинки, сферические шлемы. Маневрируют в потоке машин, а чуть вырвавшись на простор улицы, свободной от автомобилей, уносятся вдаль.
Справа мелькнуло что-то огромное, круглое, похожее на летающую тарелку. Оля-экскурсовод оживилась. «Стад де Франс», - весело заявила она. Современный футбольный стадион. Французы выстроили его для чемпионата мира по футболу. Появилась башня Сен-Дени де Ла Шапель. Церковь промелькнула быстро – рассмотреть-то толком не успел. Это означало – начинается центр Парижа.
Оля говорила в микрофон, что едем по улице Рю де Ла Шапель и скоро подъедем к Северному вокзалу. Улица стала уже. «Толпы» машин ревели по сторонам, и мы застревали в пробках. Наш автобус, здоровый, как слон среди антилоп, надолго замирал, неподвижный, посреди улицы.
Потоком машин нас вынесло к циклопическому сооружению. В памяти выплыли картины художников XIX века. «Северный вокзал», - объявила Оля. Прильнул к окну. Строение впечатляло. Обложено автобусами, машинами, сверху донизу «облито» огнями. Осветить громаду полностью было трудно. Казалось, над стеклянной крышей взовьются и поплывут дымы паровозов.
Долго выезжали на Рю де Лафайет, на которой нам предстояло жить. Дома на Рю де Лафайет огромные, легкие и изящные. Сделаны из одинакового светло-коричневого, почти серого, а местами и желтого камня. Шесть-семь этажей. Обязателен мансардный этаж. Окна продолговатые, высокие. Высоченные, под три метра, потолки. И всюду – чугунная ковка. Черный металл обрамляет окна – бесконечные одинаковые чугунные решеточки. Балкончики, балюстрады, вновь балкончики. Даже мансардные окна забраны чугунными решеточками.
Первые этажи зданий плотно освоены – магазинчики, лавчонки много кафе. Столики, несмотря на ранний апрель, стоят на тротуарах, под плотными темно-бордовыми или коричневыми навесами. На них золотом – наименование кафешки.
Станция метро «Сен-Лазар». Обложенные белым камнем лестницы, ведущие на улицу. В Ленинграде и Москве не входы в метро, а дверцы. В Париже – просто спуски, огороженные железными перилами. Никаких эскалаторов, но бывает и так – эскалатор выходит прямо на тротуар. Так сделано в знаменитом районе «Де Фанс».
Металлические сараи. Наши крупноблочные «хрущевки» опрятнее.
Автострада по опорам выбралась на поверхность. Как на ладони стал виден безобразный блочный район. Над красно-коричневыми бараками поднимались дымы. Оля-экскурсовод прервала оживленный рассказ. Район не для туристов.
Начал задавать вопросы. Кто здесь живет? Оля отвечала сдержанно – пригород. Не самый лучший. Раньше была рабочая окраина. Теперь селятся алжирцы. Почему черные языки из окон? Горели? Не горели, отвечала Ольга. Просто нет центрального отопления. Когда холодно, используют печки. Нужны и брикеты, и уголь. Есть лавки, торгующие брикетами.
Зашевелился не только английский, но и Эмиль Золя. Комплект начал восстанавливаться.
Лувр, конечно. И изумительная автострада связана с чудом Лувра. Она же неотделима и от грязных районов. Золя не врал. Рай, конечно, рай, но жизнь, конечно, жизнь. Хоть и в Париже, а – дома, в дерьме.
Въехали в бесконечный проспект. Бензиновые заправки, высокие дома, из бетонных блоков и стали. На автобусных остановках мусор, толпы не ярко одетых людей. «Рено», «Ситроены», маленькие «Пежо» и, реже, корейские «Дэу». Опять же, немного рекламы.
Дождь перестал. Темнело. Сигнальные огни автомобилей становились ярко-алыми.
Многие передвигаются на мотороллерах и велосипедах в темной одежде. Стремительные мотоциклисты. В Париже мотоциклисты – что-то особенное. Мощные «Хонды», «Сузуки», «Кавасаки». Реже – «BMW». Черная кожа, тяжелые ботинки, сферические шлемы. Маневрируют в потоке машин, а чуть вырвавшись на простор улицы, свободной от автомобилей, уносятся вдаль.
Справа мелькнуло что-то огромное, круглое, похожее на летающую тарелку. Оля-экскурсовод оживилась. «Стад де Франс», - весело заявила она. Современный футбольный стадион. Французы выстроили его для чемпионата мира по футболу. Появилась башня Сен-Дени де Ла Шапель. Церковь промелькнула быстро – рассмотреть-то толком не успел. Это означало – начинается центр Парижа.
Оля говорила в микрофон, что едем по улице Рю де Ла Шапель и скоро подъедем к Северному вокзалу. Улица стала уже. «Толпы» машин ревели по сторонам, и мы застревали в пробках. Наш автобус, здоровый, как слон среди антилоп, надолго замирал, неподвижный, посреди улицы.
Потоком машин нас вынесло к циклопическому сооружению. В памяти выплыли картины художников XIX века. «Северный вокзал», - объявила Оля. Прильнул к окну. Строение впечатляло. Обложено автобусами, машинами, сверху донизу «облито» огнями. Осветить громаду полностью было трудно. Казалось, над стеклянной крышей взовьются и поплывут дымы паровозов.
Долго выезжали на Рю де Лафайет, на которой нам предстояло жить. Дома на Рю де Лафайет огромные, легкие и изящные. Сделаны из одинакового светло-коричневого, почти серого, а местами и желтого камня. Шесть-семь этажей. Обязателен мансардный этаж. Окна продолговатые, высокие. Высоченные, под три метра, потолки. И всюду – чугунная ковка. Черный металл обрамляет окна – бесконечные одинаковые чугунные решеточки. Балкончики, балюстрады, вновь балкончики. Даже мансардные окна забраны чугунными решеточками.
Первые этажи зданий плотно освоены – магазинчики, лавчонки много кафе. Столики, несмотря на ранний апрель, стоят на тротуарах, под плотными темно-бордовыми или коричневыми навесами. На них золотом – наименование кафешки.
Станция метро «Сен-Лазар». Обложенные белым камнем лестницы, ведущие на улицу. В Ленинграде и Москве не входы в метро, а дверцы. В Париже – просто спуски, огороженные железными перилами. Никаких эскалаторов, но бывает и так – эскалатор выходит прямо на тротуар. Так сделано в знаменитом районе «Де Фанс».