Далеко блеснуло зеркало озера, в ложбине, между холмами. Вокруг никакой растительности. Может, разгляжу заросли камыша, подойдя поближе? Солнечный диск вытянулся в узкую вертикальную линию, как сабельный клинок. Раскален добела. Если стоять на берегу водоема, можно увидеть, как кипит вода в месте проникновения острия в плоскую мышцу пресной влаги. Идя дальше, заметил еще несколько водоемов. К воде не тянет, что странно. Скрипит под подошвами каменная крошка. Кроссовки старые, намечаются дырки. Они удобные, широкие, не жмут. Вышел в старой обуви, понимаю, что «Башмаки художника Ван Гога» (а также «Автопортрет с отрезанным ухом») - начало пути постижения жизни отдельного страдальца. Никто не поможет, не понимает. Решение не найдено. С пустого холста, с листа индивид не «вырван». Бэкон (вслед за Пикассо) изображает накрученных уродов. У Пикассо лица - кубики. У Бэкона руки, ноги обнаженного (обнаженной) свиты в узлы неимоверного напряжения. До этого был Фрейд, потом Камю, Тейяр де Шарден. Но, не было бы Тейяра де Шардена с Кафкой, если бы изначально отсутствовал Маркс.
К размышлениям об одиночестве приспособлен парк с липами в Средней полосе. Там больше шансов остаться живым, нежели в крымской степи. По степям удобнее скакать Орде. Заклубится у дальних озер облако пыли, пойдет волной конница. Растопчут, не заметят. Ощутил на груди тяжелое копыто, чуть не задохнулся. Рыбой, выброшенной на берег, судорожно заглотнул воздух раз, другой. Опомнился. Примерно в километре параллельно вытянулась дорога, по которой изредка проезжали тяжелые грузовики. Гладкие петли дороги приводили к карьеру. Изрыли бок мощной горы. Великан шел, проголодался, откусил кусок зеленого пирога. Открылась свежая рана - розовая, не заживающая. Карьер километрах в трех. Работают экскаваторы, доносятся сочные удары, словно кто-то рубит кусок мяса. Урчат бульдозеры. Гора над карьером уходит ввысь, ранение не может занять главенствующее положение на местности. На вершине - жесткая щетка леса. - «Ищете чего?» - раздался за спиной скрежещущий голос. Вздрогнул. Вырывал свой облик при помощи Давида, Делакруа, Домье с каменной плиты предгорья. Вокруг же не было никого! Передо мной - старуха в таких же, как у меня, старых кроссовках, длинной юбке, выцветшей майке с надписью по-русски: «Владей». Чуть отшатнулся. Не дай бог овладеть остатками былой роскоши! - «Чего ищете, спрашиваю!» - упорствовала седовласая. - «Дорогу к Мраморным пещерам», - пролепетал испуганно я в ответ. Пожилая женщина задумалась: «Идите по столбам с электричеством. Видите - поднимаются в гору? Другой линии электропередач нет, а в пещерах - освещение. Значит, туда», - с оптимизмом посоветовала она. Осматриваясь, не заметил, куда подевалась старая: «Ведьма, ей-богу!» - промелькнуло в голове. Сезанн всю жизнь писал гору Сент-Виктуар. Гора со столбами была точной копией возвышенности в окрестностях Сезанновского дома - рыжая, лысая. На вершине столбы превращались в еле заметные черточки. У подножия расположилось небольшое село. Передо мной - развилка дорог: к селу и горе, и налево, огибающая возвышенность, скрывающаяся за ее боком. Выбрал дорогу в поселок. Оказался неправ.