Спал крепко. Лишь с серым рассветом выполз из-под простыни, жадно пил воду. Снова провал. Очнувшись, из-под опущенных век заметил на виноградных листьях робкие солнечные лучи и крепко уснуть уже не удавалось. В полусне видел сад. Но теперь с грушевыми деревьями. Сорвав, ел, вкуса не чувствовал: «Не так ешь», - голос из-за спины. Очень испугался: посчитал, что пойман сторожем: «Груша - не яблоко. Плохое настроение - груша сладкая. Хорошее - вкуса нет. Она, словно женщина - чувствует. Яблоко тупорыло. Сладко для всех, всегда. А груша ощущает настроение. Зачем яблоко «сластить», если и так неплохо. С паршивым самочувствием нужно бороться. Груша помогает. Чем хуже на душе, тем она слаще», - убеждает мужчина с суровым лицом, черный от загара, в холщевых штанах: «Вы же Маяковский. По штанам узнал», - восклицаю. - «Верно - Владимир Владимирович. А почему штаны?» - задорно спрашивает узнанный стихотворец. - «Читал книжку одного шведа про вашу любовную переписку с Брик. Фотографии. Вы на пляже. Папироска задорным гвоздиком в уголке рта. Штаны белые, мятые, сандалии», - уточняю. - «Верно. Пляж в Коктебеле. Мы с Лилечкой…», - с повлажневшими глазами начал рассказ литератор. Слушать тяжело. Дядька здоровый, скулит, как собачка. Словесное самоунижение перед заурядной теткой (она в мешковатом купальнике, глубокой панаме также присутствовала в упоминавшейся книжке) оставляло неприятное ощущение: «Лиля от моих эпистол не в восторге. Говорит, что пишу путано, тяжело, отрабатываю номер. Не строчки о любви, а стволики, из которых строю хижину самолюбию. Полигон для тренировок в написании прозы. Горячей простоты нет. Пожухлые кружева. Вот она, видишь? Только что про полигон самолюбия рассказала. Обиделся очень. Черт с ней, кривоногой! Умеет мучить. Груши сладкие зато. Сторожей боюсь, но вкусно, вот и жру». Снова откусываю кусочек - пресно, даже противно, словно кусок ваты засунул в рот. С чувством «ваты» окончательно проснулся. Гляжу в потолок, очумело размышляю о женщинах-грушах. Действительно, книзу они расширяются. Как жаль, что нет велосипеда! Вскочишь на двухколесную машину - все мышцы разомнутся, заиграют. И кровушка, побежав, разбудит мозг. Хорошо, хоть душ холодный есть. Долго стою под струями воды. Проваливаясь ночью в сон, успел постирать носки, майку. Висеть им долго. Сегодня, наконец, иду купаться. Наевшись каши с маслом и изюмом, принялся за арбуз. Маленькие холодильники злы, морозят люто, и арбузная мякоть ломит зубы. Сок бежит по ладоням, обжигает не кипятком, а холодом. Спасает лимон, чай, мармелад. По телику Лавров укладывает в стенку речи круглые камни-слова. Что-то снова про военную базу КНР в Бутане. Предупреждает: Китай не дружит, ищет выгоды. Верно. Улыбчивые, а оружие моджахедам поставляли. Дикари им убивали наших солдат. Войну с Вьетнамом помню. Чем отличаются от американцев? Китайцы - это Штаты, вывернутые наизнанку. Переключил. Про Калатозова. На самом деле - Калатозашвили. Много их в советском кино, вольных детей гор. Данелия, Хуциев, Иоселиани. Если б не сыны Сиона, «Мосфильм» был бы населен выходцами из Закавказья. Джугашвили много лет крутой сериал показывал. Наевшись, в полотняный мешок с ручками запихнул надувной матрас, ножной насос, за плечи кинул сетку с ластами, трубкой, маской. На улице жарко. Иду мимо ресторана «У Ирины», в одних спортивных трусах и новеньких шлепках. Через калитку попадаю в парк. Кипарисы дают благодатную тень. Ветер, вершины деревьев раскачиваются, но не шумят. У кипарисов отсутствуют листья, а есть мягкие, похожие на маленьких крокодильчиков, веточки. Магнолии не так высоки. Листья толстые, как кастрюльные крышки. Ими не пошумишь.
