Заметки на ходу (часть 266)
Лицо мое усилием скачущих вокруг пацанов было начищено докрасна и превратилось в харю. Кровь лилась ручьем не только из носа, но из рассеченной брови. Кровь наполнила рот, и я пил ее, раза два сплюнув. О, этот плотный, почти мясной, ласково-теплый вкус крови! Только чистая морская вода хоть как-то, по вкусу, напоминает тебя!
В тот момент, когда дыхание восстановилось, кончились силы стоять на коленях. Растянулся плашмя, вниз лицом. Шершавый, чужой, в твердых пупырышках, асфальт оказался в сантиметре от моего глаза. Поверхность была горячая. Кровь изо рта, с тягучей слюной, глотал. Но она толстой нитью вытягивалась по чужому асфальту. Оттого, что он тоже горячий, но чужой, стало противно, родилась злоба на него. «Все-таки лучше было упасть в тени, а не на солнце», - мелькнуло в голове. Закрыл свои глупые и упорные свинячьи глазки. Нечего пялиться на людей, которые делают свою работу, пусть эта работа – избиение тебя самого. Не мешай. Избиение, как и убийство (всякая работа!), утомительно. Кровь и выделение мокрот вдвойне неприятно. Приятно ли, например, убирать чью-то блевотину.
( Collapse )
В тот момент, когда дыхание восстановилось, кончились силы стоять на коленях. Растянулся плашмя, вниз лицом. Шершавый, чужой, в твердых пупырышках, асфальт оказался в сантиметре от моего глаза. Поверхность была горячая. Кровь изо рта, с тягучей слюной, глотал. Но она толстой нитью вытягивалась по чужому асфальту. Оттого, что он тоже горячий, но чужой, стало противно, родилась злоба на него. «Все-таки лучше было упасть в тени, а не на солнце», - мелькнуло в голове. Закрыл свои глупые и упорные свинячьи глазки. Нечего пялиться на людей, которые делают свою работу, пусть эта работа – избиение тебя самого. Не мешай. Избиение, как и убийство (всякая работа!), утомительно. Кровь и выделение мокрот вдвойне неприятно. Приятно ли, например, убирать чью-то блевотину.
( Collapse )