Когда от усталости ноги отваливаются в Третьяковке - это одно. Весь день в Партените, между библейских олив. И, резко, как удар в челюсть, девочка-собака и помойка с бумажным хламом. Джимми Пейдж в знаменитом «драконовском» костюме. Джимми - рок-идол - шагает по музыкальным прериям. Его слоновые ноги и мои обрубочки привели нас в одно место - к мусорной куче. Его изображение – в мусоре. Взять плакат с Пейджем или оставить?
И. брюзжит: «Хватит! Неудобно. Чего копаемся?» Я: «Чую! Сейчас найду. Вот-вот. И - странно: столько времени торчим у хлама - никого. Никто не ругается. Где жители?» Тут, неизвестно откуда, посыпались художественные открытки, как стихи из покойного пародиста Александра Иванова. Меня, усталого, у мусорной кучи настигла знаменитая галерея. В Третьяковке - диванчики. Плюхнешься и смотришь на Иванова («Явление Христа народу»). Здесь присесть некуда, а ноги утомились до дрожи. Вырвал кусок не очень грязной простыни, накрыл хромое кресло, уселся. Как шикала на меня жена! «Сволочь» было весьма мягким определением в потоке: «Сиди здесь, свинёныш, в грязи. Видеть не хочу. Пошла. Не ищи», - и, словно не было многочасовых хождений, понеслась вниз, на набережную. В темнеющее, наливающееся синевой небо кто-то вколотил первую звезду-гвоздик. А может, это планета? «Ничего не помню из астрономии, - печально вздыхал я, скрипя старым седалищем. Если слову соответствует нечто великое, то слово возвышает, придает сил. - Знал бы, что за светило взошло - Венера, Сириус - встал бы и легко пошел».
Отчего звучание слова, его формирование в мозгу, произношение, примерно одинаковое, но столь различны смыслы? Свидетельство несовершенства человека мыслящего. Скоропалительность. Жизнь коротка. 99 процентов слов воспринимаются готовыми. Один процент - результат творческих (неосновательных) поползновений человека. О, если бы слова валялись стертыми монетками под ногами! И - раз! И словом, как в ракете, тебя перенесло до самого донышка существования. Слово - как грохот огромного оркестра. Но, нет! Сижу в тряпье. Сам истерт, как тряпка (застиран, заштопан). Смотрю на карточки под одинокой звездулькой. Мясоедов - «Земство обедает» (все, как у меня, у Мясоедова - холст, масло, нищета). На переднем плане, на правой стороне, изображен мужик с пробором в длинных волосах. Это я, одинокий человек.
Кино вышло из типажа одинокого человека. Таков был Чаплин. Неприкаянный, среди жестоких нелепостей. Прянишников - «Порожняки». Какое совпадение: художники-передвижники, нищета! Я ли не передвижник! Может, я богат?
Резко, острым клинком - в грудь: «Вот оно! Вылетают два плотных листочка (пожелтевшие, с обратной стороны - в пятнах). Гуашь. Чудесные пейзажи. Горная речка со склоненными над водой деревьями. Гурзуф. Вид в сторону от Аю-Дага. Пейзажи мастерские. Похоже на импрессионистов, да четкости больше. Не только смазанный цвет, но сопротивляющиеся линии. Не видно, но физически ощущается: под слоем цветных пятен - словно тонкий, безусловный план-схема. Странное, сильное сочетание. Вот каков Георгий Александрович! Не зря дарственные надписи от Теняева. Ленинградец полностью во власти света и цвета. Цвет желтоват. Красиво, но не ново. Мешков из мусорки остр новизной. Там, где море, - скелет-рисунок (неоконченный) лодки, лежащей на берегу. Живописец не знал, что суденышко может восприниматься как намек на весь замысел произведения - скрытая линия, что верховодит всем изображением.
У речушки небо заканчивается, а высь над морем опасно перламутрова. Такой окраски небес не встречал даже у Верещагина. Подался в кресле, схватил альбом Теняева (Питер - Гурзуф), в книгу всунул рисунки Мешкова. Вдруг, наследники. Кто-то наблюдает. Выскочат, картинки Мешкова отнимут. Трудно поверить, чтобы столь изощренные работы валялись на помойке.
Выбежали из подъезда два маленьких пацанчика. Их мячик подкатился к моим ногам. Подбежали. Один, показывая на меня пальцем: «Дядя! Сидит». Тут другой мальчонка засмеялся, тоже показывает на меня, и оба: «Дай посидеть!» Встаю, поправляю кусочек простыни: «Садитесь».
Пытаюсь догнать жену. Не получается. В санатории садовник моет из шланга греческую богиню с дельфином. В номере валюсь в койку. По телефону разговариваю с братом. «Теняев! Да знаешь же ты его! – восклицает М. - Знакомил же с ним!» Не помню. Жены нет. Засыпаю.
