April 27th, 2016
Есть грех: в одиночестве смотрюсь в зеркало. Почти за всеми подобное водится, но мне неудобно. Как женщина, ей-богу! Рассматриваю рожу. Недоволен. Уповаю на глаза: маленькие, глубоко посаженные, светло-зеленые. У Григория Ефимовича Распутина гляделки были малюсенькие, придвинутые к переносице, голубые, как цветущее льняное поле. Его глаза - живые, ощупывающие - властно действовали на окружающих. Оправдываю скуластую непривлекательность мелкостью гляделок: вдруг и они положительно влияют на окружающих. Обращения к зеркалу многослойны. Сначала настороженность: что-то зеркальце покажет? Потом: и зачем показывать подобное? Наконец: что ж делать, что есть, то есть!
«Слои» не исчезают, наезжают друг на друга, в душе происходит волнение. Мне, потомственному крестьянину, сложная кокетливость во взаимоотношениях с зеркалом неприятна. Не собираюсь, как Шварц, выписывать пьесы, подобные «Тени». Но признаю правоту мысли: «Если хочешь убить дракона - заимей своего собственного». Жадная, любопытная зверюга живет во мне и вместе со мною. Девица с французской книжкой была, как мертвое зеркало. Глянула - и отвернулась. Обидно. Дракончик внутри недовольно шелохнулся, потребовал пищи. Красота, как горячий мясной пирог, полезла в пасть моего дракона.
Пели птицы. Голубело небо. Низкие крымские сосны давали терпкий смоляной дух. Присел на корточки, разгреб сухие хвойные иглы. Вот горная земля Крыма - серая, не пыльная, словно из крупных зерен. Намешано осколков мелких раковин, щепок. Почва - легкая, на поверхность, под моими пальцами, выскакивают бледные и розовые крохотные раковины, которые давным давно покинули улитки.
Поднял голову. Террасы устроены надежно - невысокая стена из желтого ракушечника длинной лентой поддерживает почву, устланную опавшей хвоей, сухими шишками. Полоса почвы довольно широка, плавно поднимается к следующей опоре из ноздреватого желтого камня. Сосны, крепкие кипарисы. И снова - вольный, ровный склон. Вот так раз семь-восемь. Сквозь террасы пробита каменная лесенка. По ней поднимаюсь выше. Вижу: метрах в ста каменная лента расширяется в сторону моря и вырастает в солидное укрепление с площадкой, на которой стоит одинокая, исковерканная зимними морскими ветрами, сосна. Метров в пять высотой, раскинула толстые желтые ветви (ничуть не тоньше ствола) в разные стороны. Дерево-паук. В глухом углу парка не убирались давно. Всюду пластиковые бутылки, фольга, водочные фляги.
По посуде из-под выпивки можно судить о благосостоянии. В Крыму - бутылки из-под «Хортицы», «Немирова». Никаких дешевок. Есть посуда из-под коньяка: «Ай-Петри», «Коктебель». Военный же санаторий был! Полковники дешевую водку не пьют. Их женам не по душе бормотень: много пузырей из-под шампанского «Новый Свет», массандровских, коллекционных вин. Но, хотя и редко, встречаются легендарные «фанфурики», которыми «спасается» Центральная Россия, Сибирь, частично Дальний Восток. И – множество употребленных одноразовых шприцев. В бедных областях России - спайсы, химическая дурь. Поднимаю импортные тоненькие «баяны» на куб, на два куба. На стенках - чисто, никакой темной гадости. Вероятно, «герыч» в Крыму натуральный, а сами варят редко. Не дешевое удовольствие. Хищно блестят на солнце тоненькие иголочки.
Добираюсь до башни-площадки. Сильный, мягкий удар в голову, в грудь. Великолепие открывшегося пейзажа потрясает. Как Куперовский индеец, потрясенный, хочу взлететь и резво вскакиваю на толстую ветвь сосны-паука. Пробираюсь по ней выше, туда, где ветвь зависает за желтой стеной. Если упасть вниз - переломаешь кости. В дымке солнечного дня, клонящегося к вечеру, - впечатляющий полуовал Аю-Дага. Гора похожа на медведя, пьющего воду. У гигантской, вспучившейся возвышенности - крутые голые бока, и только ближе к хребтине - густая зелень, словно шерсть, укрывает мишку. Море - будто кипит. Шторм. Видно, как бьются волны в белой пене о клыки скал-братьев. Адалары неприступны, темны, оделись рваным кружевом дикого прибоя. Генуэзская скала торчит, как лезвие широкого топора. А море неспокойно буйством красок: голубое, синее, почти черное, зеленое, аквамариновое - и там, где врезается в морскую кипень Авунда, - длинный, светло-коричневый язык пресной воды.
«Слои» не исчезают, наезжают друг на друга, в душе происходит волнение. Мне, потомственному крестьянину, сложная кокетливость во взаимоотношениях с зеркалом неприятна. Не собираюсь, как Шварц, выписывать пьесы, подобные «Тени». Но признаю правоту мысли: «Если хочешь убить дракона - заимей своего собственного». Жадная, любопытная зверюга живет во мне и вместе со мною. Девица с французской книжкой была, как мертвое зеркало. Глянула - и отвернулась. Обидно. Дракончик внутри недовольно шелохнулся, потребовал пищи. Красота, как горячий мясной пирог, полезла в пасть моего дракона.
Пели птицы. Голубело небо. Низкие крымские сосны давали терпкий смоляной дух. Присел на корточки, разгреб сухие хвойные иглы. Вот горная земля Крыма - серая, не пыльная, словно из крупных зерен. Намешано осколков мелких раковин, щепок. Почва - легкая, на поверхность, под моими пальцами, выскакивают бледные и розовые крохотные раковины, которые давным давно покинули улитки.
Поднял голову. Террасы устроены надежно - невысокая стена из желтого ракушечника длинной лентой поддерживает почву, устланную опавшей хвоей, сухими шишками. Полоса почвы довольно широка, плавно поднимается к следующей опоре из ноздреватого желтого камня. Сосны, крепкие кипарисы. И снова - вольный, ровный склон. Вот так раз семь-восемь. Сквозь террасы пробита каменная лесенка. По ней поднимаюсь выше. Вижу: метрах в ста каменная лента расширяется в сторону моря и вырастает в солидное укрепление с площадкой, на которой стоит одинокая, исковерканная зимними морскими ветрами, сосна. Метров в пять высотой, раскинула толстые желтые ветви (ничуть не тоньше ствола) в разные стороны. Дерево-паук. В глухом углу парка не убирались давно. Всюду пластиковые бутылки, фольга, водочные фляги.
По посуде из-под выпивки можно судить о благосостоянии. В Крыму - бутылки из-под «Хортицы», «Немирова». Никаких дешевок. Есть посуда из-под коньяка: «Ай-Петри», «Коктебель». Военный же санаторий был! Полковники дешевую водку не пьют. Их женам не по душе бормотень: много пузырей из-под шампанского «Новый Свет», массандровских, коллекционных вин. Но, хотя и редко, встречаются легендарные «фанфурики», которыми «спасается» Центральная Россия, Сибирь, частично Дальний Восток. И – множество употребленных одноразовых шприцев. В бедных областях России - спайсы, химическая дурь. Поднимаю импортные тоненькие «баяны» на куб, на два куба. На стенках - чисто, никакой темной гадости. Вероятно, «герыч» в Крыму натуральный, а сами варят редко. Не дешевое удовольствие. Хищно блестят на солнце тоненькие иголочки.
Добираюсь до башни-площадки. Сильный, мягкий удар в голову, в грудь. Великолепие открывшегося пейзажа потрясает. Как Куперовский индеец, потрясенный, хочу взлететь и резво вскакиваю на толстую ветвь сосны-паука. Пробираюсь по ней выше, туда, где ветвь зависает за желтой стеной. Если упасть вниз - переломаешь кости. В дымке солнечного дня, клонящегося к вечеру, - впечатляющий полуовал Аю-Дага. Гора похожа на медведя, пьющего воду. У гигантской, вспучившейся возвышенности - крутые голые бока, и только ближе к хребтине - густая зелень, словно шерсть, укрывает мишку. Море - будто кипит. Шторм. Видно, как бьются волны в белой пене о клыки скал-братьев. Адалары неприступны, темны, оделись рваным кружевом дикого прибоя. Генуэзская скала торчит, как лезвие широкого топора. А море неспокойно буйством красок: голубое, синее, почти черное, зеленое, аквамариновое - и там, где врезается в морскую кипень Авунда, - длинный, светло-коричневый язык пресной воды.
Реклама банка на проспекте Ленина. Менялы строят свое внушение на имитации прочных семейных традиций. Три дочки. Первая просто лыбится. Вторая держит на своих плечах дом. Третья сиганула в Турцию. Самый деловой, очевидно, сынок. Кажется, единственный, кто работает в дружной семье. И, наконец, умиротворенные бабушка с дедушкой – как бы родители. Положительный эффект сводит на нет мелочь – и у доченек, и у работящего сынка отличные зубы. А вот старички ротики скромно прикрыли. Видно, зубиков не осталось.
Главе администрации Яльчикского района
Н.П. Миллину
На основании постановления Кабинета Министров Чувашской Республики от 30 октября 2000 года № 271 "О республиканской целевой программе переселения граждан из ветхого и аварийного жилфонда ЧР в 2001-2003 гг. и на период до 2005 г.". Вами было подписано постановление № 65а от 12 марта 2001 г. "О районной целевой программе "Переселение граждан их ветхого и аварийного жилого фонда Яльчикского района в 2001-2003 гг. и на период до 2005 г.".
( Read more...Collapse )
Н.П. Миллину
На основании постановления Кабинета Министров Чувашской Республики от 30 октября 2000 года № 271 "О республиканской целевой программе переселения граждан из ветхого и аварийного жилфонда ЧР в 2001-2003 гг. и на период до 2005 г.". Вами было подписано постановление № 65а от 12 марта 2001 г. "О районной целевой программе "Переселение граждан их ветхого и аварийного жилого фонда Яльчикского района в 2001-2003 гг. и на период до 2005 г.".
( Read more...Collapse )