Питер. Май. 2015. 78
На желтых камнях (из Месопотамии) сюжеты: бородатые мужики торжественно несут перед собой арфы. Музыка и там, где жарко. И на Севере, в тундре - косточки. Их изгибают, обхватив губами, прет низкий, грубый звук, напоминающий гудение провода под высоким напряжением. Жар струится над пустыней, как задумчивый звук скрипичной струны.
Скрипки появились на три века раньше, чем монохорда. Место - неожиданное: район Узбекистана, берега Арала. Кони и всадники в стеганых халатах. Откуда взялись скрипки в диких краях?
Маленький орган на три с половиной октавы. Трубки топорщатся, как неровные зубы старика. По стенам висят виолы. Рояль Михаила Ивановича Глинки огорожен красным канатом. А вот рояль Даргомыжского от пут свободен. Опять мерно бьют часы. Звук бархатный, бархат шершав. Четыре удара - четыре часа.
Спускаюсь на этаж, где представлены раритеты советского периода. Много места отведено довоенным годам. А война и музыка - центральное в экспозиции. Желтые афиши. Боевые листки с текстами сатирических песенок - «Гитлеровский вор» (на мотив песенки из американского фильма «Три мушкетера»). Франция - вновь язвительные куплеты: «О предательстве маршала Петена». О связи музыки и войны писали немногие. Мемуары: как наш джазовый оркестр выступал на Северном флоте. Раньше шли умирать под барабанный бой, сипела флейта, а будили горнами, а не ударами в рельсы. Простейшие элементы, но боевая мелодия флейт оттачивалась столетиями. Не говорю о древних баталиях. Там фанфары использовались беспощадно, а обтянутые кожей тамтамы таскали слоны.
Заметил: смерть рядом, и хорошо бы, чтоб песенки были попроще, посолнечнее: «Барон фон дер Пшик/ Покушать русский шпик/ Давно собирался и мечтал…» Некто Самошников и Сергеев исполняли «Мексиканское танго» с элементами акробатики и в экзотических костюмах. Или вот: «Мы летим, ковыляя во мгле, /На честном слове и на одном крыле…» Огромной популярностью пользовались песенки про Мишку: «Ты одессит, Мишка. А это значит,/ Что не страшны тебе ни горе, ни беда. / Ты моряк, Мишка, моряк не плачет/ и не теряет бодрость духа никогда!» А вот это: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка,/ Полная задора и огня?..» Улыбчивый Утесов на фотографиях военных лет не улыбается. Лицо суровое. Стоит перед своим оркестром, а над ними возвышаются два ствола носового орудия крейсера-гиганта. Джаз и сталь. Песня и страшное орудие. Женщина (Клавдия Шульженко) и человек пятьсот бойцов, заворожено слушающие певицу. В стеклянной витрине длинное серое платье, в котором Шульженко прошла по всем фронтовым концертным площадкам. Через плечо платья - синий платочек.
Сидят оркестранты среди белых колонн. Репетиция «Седьмой симфонии». Молодое лицо напряженного и худого Шостаковича. Письма с фронта артистам. Писали: «Про Мишку-одессита - это про меня написано. Я последним ушел из Одессы. Я оставил там мать. Я оставил там мою любовь. Я оставил там все, что было мне дорого в моей жизни. Услышал песню - у меня загорелись глаза. У меня потекли слезы».
Под стеклом, на специальном столике, разложены смешные маски, которыми пользовался Аркадий Райкин во время выступлений: «Мохэт быть, мохэт быть…»
На Московском вокзале необычное столпотворение. Ощущение - полстраны на майские съехались в Питер. Купе забито плотно. Полненькие девушки в просторной брезентовой одежде и парень - в кедах, ветровке. Все - с большими рюкзаками. Бурно обсуждают «черных копателей»: «Большие деньги, - говорит парень, - от них никуда не денешься!» Приходит какой-то старый дядька по имени Валентин Иванович. Девушки, возмущенные, к нему: мол, мы работали честно, одного погибшего откопали да два солдатских медальона, а эти, сволочи». Валентин Иванович соглашается: «Нашедшие медальон могут выйти на оставшихся родных. Плати деньги - получишь весточку с того света, родственник».
Скрипки появились на три века раньше, чем монохорда. Место - неожиданное: район Узбекистана, берега Арала. Кони и всадники в стеганых халатах. Откуда взялись скрипки в диких краях?
Маленький орган на три с половиной октавы. Трубки топорщатся, как неровные зубы старика. По стенам висят виолы. Рояль Михаила Ивановича Глинки огорожен красным канатом. А вот рояль Даргомыжского от пут свободен. Опять мерно бьют часы. Звук бархатный, бархат шершав. Четыре удара - четыре часа.
Спускаюсь на этаж, где представлены раритеты советского периода. Много места отведено довоенным годам. А война и музыка - центральное в экспозиции. Желтые афиши. Боевые листки с текстами сатирических песенок - «Гитлеровский вор» (на мотив песенки из американского фильма «Три мушкетера»). Франция - вновь язвительные куплеты: «О предательстве маршала Петена». О связи музыки и войны писали немногие. Мемуары: как наш джазовый оркестр выступал на Северном флоте. Раньше шли умирать под барабанный бой, сипела флейта, а будили горнами, а не ударами в рельсы. Простейшие элементы, но боевая мелодия флейт оттачивалась столетиями. Не говорю о древних баталиях. Там фанфары использовались беспощадно, а обтянутые кожей тамтамы таскали слоны.
Заметил: смерть рядом, и хорошо бы, чтоб песенки были попроще, посолнечнее: «Барон фон дер Пшик/ Покушать русский шпик/ Давно собирался и мечтал…» Некто Самошников и Сергеев исполняли «Мексиканское танго» с элементами акробатики и в экзотических костюмах. Или вот: «Мы летим, ковыляя во мгле, /На честном слове и на одном крыле…» Огромной популярностью пользовались песенки про Мишку: «Ты одессит, Мишка. А это значит,/ Что не страшны тебе ни горе, ни беда. / Ты моряк, Мишка, моряк не плачет/ и не теряет бодрость духа никогда!» А вот это: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка,/ Полная задора и огня?..» Улыбчивый Утесов на фотографиях военных лет не улыбается. Лицо суровое. Стоит перед своим оркестром, а над ними возвышаются два ствола носового орудия крейсера-гиганта. Джаз и сталь. Песня и страшное орудие. Женщина (Клавдия Шульженко) и человек пятьсот бойцов, заворожено слушающие певицу. В стеклянной витрине длинное серое платье, в котором Шульженко прошла по всем фронтовым концертным площадкам. Через плечо платья - синий платочек.
Сидят оркестранты среди белых колонн. Репетиция «Седьмой симфонии». Молодое лицо напряженного и худого Шостаковича. Письма с фронта артистам. Писали: «Про Мишку-одессита - это про меня написано. Я последним ушел из Одессы. Я оставил там мать. Я оставил там мою любовь. Я оставил там все, что было мне дорого в моей жизни. Услышал песню - у меня загорелись глаза. У меня потекли слезы».
Под стеклом, на специальном столике, разложены смешные маски, которыми пользовался Аркадий Райкин во время выступлений: «Мохэт быть, мохэт быть…»
На Московском вокзале необычное столпотворение. Ощущение - полстраны на майские съехались в Питер. Купе забито плотно. Полненькие девушки в просторной брезентовой одежде и парень - в кедах, ветровке. Все - с большими рюкзаками. Бурно обсуждают «черных копателей»: «Большие деньги, - говорит парень, - от них никуда не денешься!» Приходит какой-то старый дядька по имени Валентин Иванович. Девушки, возмущенные, к нему: мол, мы работали честно, одного погибшего откопали да два солдатских медальона, а эти, сволочи». Валентин Иванович соглашается: «Нашедшие медальон могут выйти на оставшихся родных. Плати деньги - получишь весточку с того света, родственник».
