Крым. 2014. 21
Разве в Москве солнце? Вот в Крыму оно соответствует своему светло-желтому, раскаленному названию. На юге - уникальные горы, вздыбившиеся стеной между морем и равниной. И Крым - великолепный полигон, по ровной поверхности которого раскалившееся светило гоняет жаркие ветра. Но и ему нужна осторожность: незаметно набухают холмы. Потом предгорье, а между огромными земными валами распахиваются, словно рубленые раны, каменистые ущелья. В них-то, случайно закатившись, может застрять солнечный свет. Если говорить о солнечных долинах, то в Крыму - долины солнечные, но для него и опасные. В ущельях - тени спят. Там, в глубоких пещерах, монахи устраивали скиты. Камень из ущелий вырывается, словно серая пена, на поверхность земляных курганов, и вот на огромную высоту возносятся окаменевшие выбросы лавы, незыблемо вставшие стражами суши от ветра из степи миллионы лет назад.
Самолеты с ревом садятся на раскаленное летное поле один за одним. Никаких трапов-гармошек. Гомонящей разноцветной толпой высыпают люди из самолетной утробы и шустро перемещаются к зданию аэровокзала. Здание белое, с колоннами несет на себе солидную радость сороковых прошлого века - сталинская, надежная архитектура. Вокруг колоннады – легкомысленные ангары из дюралевых листов. Если в Москве легкие сандалеты смотрелись необычно, то в этом солнечном краю все приходит в соответствие - и беленькие штанишки-шаровары, и опорки из тряпочек.
Максимилиан Волошин в Москве носил сюртук и бабочку. В Коктебеле и он, и «Пра» облачались в льняные хламиды и соломенные шляпы. Странными они казались только местным жителям. Многочисленная эстетствующая публика, на халяву селившаяся в странном волошинском доме, ничего необычного в облике хозяев не находила.
В двадцать первом веке на твой внешний вид всем наплевать. Полное соответствие крымскому воздуху и небу дополнялось пушистыми кустами акаций, что росли по периметру аэродрома. Из-за густых кустов со свистом отрывались от земли зеленые военные вертолеты с красными звездами на бортах. Один, зависнув над землей метрах в десяти, чуть-чуть раскачивался огромной рыбиной, словно что-то обронил, а теперь высматривает. Но и эта громада лениво отвалила куда-то в бок. В этом было беспокойство. Разнородная летающая техника, теснота от разноцветных авиалайнеров, суета в небе, которое беспокойно разрывалось ревущими громадами. Железный рык механизмов и древняя выжженная степь - было в этом что-то от Римской империи. Если бы в этой степи с видневшимися на горизонте холмами не было серебристых самолетов, и был бы только ветер и солнце - это была бы Греция. Или Золотая Орда. Здесь же явно присутствовал дух мощной империи.
Чего больше во мне, пожилом дядьке в истрепанных портках, Рима или Орды? Очевидно –всего понемногу. Вот только Греции нет во мне. Это показывает рентгеновский аппарат природы - Крым. Орда и Рим - наши источники социальности. Греция - лишь легкая тень в головах крайне незначительной прослойки бывших преподавателей философии. Рим: здесь алгоритм - демократия, тирания, империя. Азиатская Орда подсказывает выбор: тирания, а потом, неизбежно, империя.
Отрывается от земли вертолет, ощетинившийся ракетами, и во мне все радостно дрожит. Идут густой толпой депутаты Госдумы. Лица некоторых известны. Кто-то приветственно кивает. Я киваю в ответ. Величественно шествует Бабурин. День Демократии. Искаженное дыхание Греции.
Попадаем в металлический пакгауз. Жарко. В центре крутится резиновое полотно, выплывает багаж. Волнение - вдруг наш дряхлый баул треснул по швам?
