Журнал Игоря Молякова

Третья ночь над Москвой и над рекой, на роскошном постоялом дворе. Снился Крым. Сосны. Горная дорога, и жаркий ветер всхлипывает меж вершинами деревьев. Юг - а моря нет. Живем всей семьей в деревянном бараке. И надо уезжать, да что-то держит. Уже и из барака выселили. Пришел с гор - а вся семья в другой лачужке. Тут сказал: «Все. Собирайтесь. Едем». В старинном «пазике» - не двинуться, не протолкнуться. Симферополь белый-белый и оттого-то стоит на горе. Ревут, заходя на посадку, серебристые самолеты. Карамзин говаривал - город узнавать гораздо лучше с первого взгляда. Потом куски по отдельности, и город рассыпается на части. В каждом городе самая примечательная вещь - сам город. Согласен. Один раз воспринял жаркий и белый Симферополь наяву. И раза три-четыре во сне. Всегда по-разному. Одно неизменно. Он - белый. Из аэропорта, вдалеке, прекрасно видно море. Легкое, голубое, растворяющееся в небесах. Невозможно такое в действительности. Там же горы. Они непроницаемой стеной защищают море от набегающей, в желтых травах, степи. Во сне все можно. И взлетная полоса аэродрома убегает к морю. Самолеты, яростно блестя на солнце, растворяются, взлетев, в золотой дымке. Между тем очередь в кассы чудовищная. Люди одеты по-старинному, как одевались в середине семидесятых прошлого века. Лиц нет. Вместо лиц - пятна. Иду вдоль этих, вставших в ряд, безмолвных болванчиков пять, десять, пятнадцать минут. Становится ясно, что из белого города выхода нет. Как в «Поезде-беглеце». Джон Войт ушел из одного места заключения, а оказался в другой тюрьме, что с грохотом несется к неизбежному концу. Женщина, что со мной, и дети вошли в стеклянное здание аэровокзала. В пустом пространстве стоят деревянные кадушки. В них фикусы. Дерматиновые лавки. Снова кассы. Подходим. Билеты - свободно. Свалилось нежданное чувство облегчения. Сразу билеты не беру. Решаю съесть мороженое. Подкатывает девушка в белом переднике. Вафельные стаканчики. Мороженое самых разных сортов. Мне вырезают два кружочка фруктового. Только собрался есть - врывается толпа людей-знаков. Все - к кассе. Я же уже у окошечка. Отбрасываю мороженое в сторону. Голову - в кассу. Ору: «Четыре. До Москвы!» И просыпаюсь.

В гостинице могу находиться до двенадцати. Резво вскакиваю. Набрасываю фирменный пушистый халат. По телеку опять «сладкая парочка» - толстушка Меркель и колченогий Обама. Понедельник. Музей закрыт. Но еще на целый день распахнута Москва. Листаю номер журнала «Where» (про то, что и где, и кто показывает в Москве). Слишком много старых рок-музыкантов и совсем уж ветхих джазистов. Что, их там, дома, не кормят, что ли? Спускаюсь в ресторан. Сегодня венский штрудель, и солнце в окне. Этого штруделя положил в тарелку изрядно и потом еще добавил, со сгущенным молоком. «Евроньюс» вещают о страшном шторме в Англии. Все это приятно. Пусть над Британией свистит ветер, летают по небу вырванные с корнем деревья, а жестокие волны грызут ущербные берега жалкого островка. А не то двести лет кормились за счет того, что были отделены от жадной материковой Европы Ла-Маншем. Теперь в той же манере проживают америкашки. Скрылись за двумя океанами, купаются в соленой океанской воде и думают, что за все пакости не будут держать ответа. Мы вот не в морской воде полоскаемся. Тысячелетиями топали в грязи степей, оскальзываемся на размокшей глине, а жажду утоляем ледяным снегом. Черчилль - циничный хитрюга. Все жар чужими руками загребал. Его о чем Сталин просил после чудовищной Сталинградской битвы? Надобно нам было сорок тяжелых бомбардировщиков. Вместо этого англичане прислали нам старинный (хорошо, хоть не ржавый) меч какого-то короля Георга, и хитрюга Уинстон говорил красивые слова о беспримерном подвиге сталинградцев. Лучше бы, собака, прислал бомбардировщика. И сверхтяжелые бомбы просил Советский Союз. Дали. Всего шесть штук. Надобно было двести. Потом уж мы и сами могли забить Адольфа с его жадными бюргерами и ремесленниками. Черчилль, когда понял это, давай нас пугать. Зачем уничтожили Дрезден? Кому мешали Хиросима и Нагасаки? Толстый поганец орал в Фултоне: война против красных! А сам готовил, со своими генералами-ублюдками, план войны против СССР. Назвали план «Немыслимое», гитлеровцев, взятых в плен, не разоружали. Англия - достаточно подлое образование. Во вторую мировую потеряла всего 388 тысяч человек погибшими. Всё себе да себе. Россия - всё другим. Вся сволочь, что образовалась в России в последние годы, отчего-то устремилась в Лондон. Там и осела. Так что буду есть сладкий штрудель и с неподдельны интересом наблюдать, как на британских дорогах сдувает в кюветы большегрузные автомобили. Весьма любопытно наблюдать, как бьются о скалы и тонут суда бывшей владычицы морей.

В номере начищаю до блеска ботинки. В телеке все еще шторм у берегов Англии. Щелкаю пультом - и вот уже нет никакого шторма. С легким шорохом задвигаются глухие занавески. Комната погружается в кромешную тьму. Хлопаю дверью. Вынимаю электронный ключ. Проношусь мимо репродукций с Царь-пушкой и Донским монастырем. «Приезжайте к нам еще», - ласково советует администратор. Я же у автомата вновь начищаю до блеска ботинки. По набережной вновь вверх. Нужно в Доме книги купить первый том Бенедикта Сарнова. А потом - в Замоскворечье.

Между прочим, после письма Чебоксарского межрайонного природоохранного прокурора В.Ф. Филиппова президенту Чувашии Н.В. Федорову под председательством заместителя председателя Кабмина ЧР В. Арефьева 16 октября 1998 года состоялось заседание президиума Кабинета министров, на котором был принят секретный проект постановления правительства «О ходе ликвидации социальных и экологических последствий железнодорожной аварии на разъезде Мыслец». В рамках данного проекта Кабинет министров собирался просить Чебоксарскую межрайонную природоохранную прокуратуру изучить правомерность заключения мирового соглашения от 29 апреля 1997 года и возможность его отмены.

Во всей этой истории присутствовала некая странность. На заседании Арбитражного суда в Нижнем Новгороде фигурировало мировое соглашение от 22.04.1997 года за подписью министра природных ресурсов и охраны окружающей среды ЧР Автономова, начальника юридической службы Горьковской железной дороги Осокина и главного инженера ГЖД Кулемина. Однако неделю спустя появилась редакция мирового соглашения от 29 апреля 1997 года, которая была подписана Автономовым и Осокиным. Странность обоих текстов состояла в том, что по непонятным причинам Минприроды ЧР отказывалось от взыскания в Арбитражном суде с ГЖД суммы в 40 млрд. 134 млн. 71 тыс. 65 рублей и соглашалось на возмещение ущерба в пределах до 18 млрд. Причем утверждение, что ущерб будет возмещен в пределах именно до 18 млрд. рублей предполагало возможность компенсации гораздо ниже обозначенной суммы.

Утром и вечером хожу мимо машиностроительного техникума. Раньше готовили специалистов для ХБК, машзавода. В Послании главы ЧР Игнатьева, зачитанном 17 декабря прошлого года, сказано, что все техникумы на территории Чебоксар планируется реорганизовать в «многофункциональные центры прикладных квалификаций». Как сообщает мне министр строительства Марков, в настоящее время происходит уничтожение производственных корпусов знаменитого ХБК. Марков сообщает, что идет демонтаж стеновых панелей корпусов, плит перекрытий и покрытий, ригелей, внутренних инженерных сетей, разборка полов. Все это, по мнению Маркова, вполне нормально, поскольку в ходе данного погрома «не происходит изменений параметров объекта капитального строительства, его частей». Все эти деяния совершаются в соответствии с российским законодательством.

Теперь мне ясно, что такое «прикладная квалификация». Выходит, что это специалист по демонтажу.

Уже стара. А давними годами,

Как роза алая, цвела, и аромат

Струился в сад. С раскрытыми цветами

Соединялся запах твой. И взгляд

Лучился светом чистым, непорочным.

Одно смущало: нищета одежд.

Когда спешила, боязно и срочно,

По улице под взглядами невежд.

В том городе (их много под луною)

Ценили шелк и золото перстней,

Алмазный блеск. И жадною толпою

К мерцанью жемчуга стремились. И камней,

Разбросанных в пыли, не замечали.

А ты ходила в старых башмаках.

В душе смущенной горечь и печали.

Не чуяла, что ноги в синяках.

Волшебных фей не знала снисхожденья,

Другим являлся их беспечный рой.

Осенний дождь все шепчет в наважденье,

Что принц приедет, но не за тобой.

Девиц не бедных знать брала по семьям.

В любви монета - сваха хоть куда!

Наряды шила. Гордое терпенье.

Иголки - в туфельку, а ниточка - в года,

В убогой комнатке. В окошко из тумана

Рябиной алой выброшена гроздь.

Хрустальны туфельки. Несносен звон обмана.

Обувка Золушки повешена на гвоздь.

Я - мальчик-паж. От несерьезной феи

Не смог узнать секрет кареты и мышей.

Теперь вот при тебе. Я смертен и старею.

Меня, надеюсь, ты не выгонишь взашей.