Журнал Игоря Молякова

Мелкий, словно пыль, дождик на Казанском. Придет время, и, словно Наполеон, буду зябнуть в одиночестве на каком-нибудь пустынном острове. Зябнуть и не расстраиваться. По мне, глупо на шестом десятке переживать от отсутствия шумных компаний. И отчего так тянет меня на кладбище? Здесь же - делегация, группа. Все хорошие люди. Спрашивают: «Куда нам деться до гостиницы?» Ответил: «На Красную площадь. Давно, видно, не были?» Коллектив: «На площади давно не были. Но - куда вы, туда и мы». Я: «Еду на кладбище». Группа товарищей: «Отлично. И мы туда же». Едем на станцию метро «Спортивная». Не все. Кое-кто едет на маленькой машинке одного друга, что встретил на вокзале всю бригаду. Радостно сложили в багажник рюкзачки, чемоданчики, сумочки, сеточки и барсеточки. Маленькие-то они маленькие, а забит был весь багажник. Мы же, под землей, со свободными руками. На выходе из метро заметили: кисея мелкого дождичка спала. Серое низкое небо приподнялось, словно раздышалось. Цвет - почти белый, словно лицо позавчерашнего покойника. Отчего-то у усопших толстяков лик немедленно ползет в зелень и обильную синеву. А вот поджарые мертвецы - те лежат с острыми, как у Буратино, носами, благородно белые, словно мукой присыпанные. Через сквер выходим к Новодевичьему монастырю. Время - десять утра. Говорю товарищам: регистрация в гостинице в шесть часов вечера. В двенадцать встречаемся у главных ворот Новодевичьего кладбища, и вы идете в монастырь, а я продолжу изучение места успокоения космонавтов, академиков, писателей. В четыре дня метро - и Центр современной торговли. «Сотрудничества, - поправляют меня. - Мы же хотим увидеть могилы Ельцина и Хрущева». На кладбище легонький ветерок, весьма прохладный. В древнем Аиде такое ненавязчивое дыхание. У Харона такого нежного дыхания быть не может. Мужик работает на лодке, гребет. Кто его знает, какой он, этот Стикс. Вдруг бурный и быстрый. В начале двадцать первого века - точно бурный, и работа у загробного лодочника безостановочная - жертвы терактов, катастроф, отравлений, сердечнососудистых заболеваний, рака. В Аиде ровный ветерок. Его царство мертвых, будто Новодевичье кладбище. Не основное. Основное там, у крепостной стены. Там, где рай и ад, и каждый норовит в красную кирпичную стену серой пылью в банке улечься. Трепещут от Аидова дыхания белоствольные березки. Деревья высоки, вытянуты в струнку. Срываются с веток золотисто-желтые листья и летят себе вдоль широкой центральной аллеи. Мне надо пообщаться с усопшими. Оттого брожу медленно, глубоко ухожу от основной аллеи. Команда говорит: «Медленно ходите. Не успеете до Ельцина», - и убегают, и рассеиваются по огромному кладбищу, как березовые листья по аллеям. Казалось бы, пятница. Но в метро было пусто. И на кладбище - никого. Миновав плиты и памятники неких академиков, упираюсь в стену. Колумбарий. Заделанные мраморными плитками бойницы смерти. Дядечки с беленькими бородками. Тетечки с отложными воротничками. Вот и Горбачева Рая. Скульптура хорошая, бронзовая. Есть и лавочка. Представил: Миша Горбачев сидит, одинокий, на лавочке, горюет. Лысина раскраснелась, родимое пятно на лбу почти незаметно. Дальше - опять медь. В позе Юпитера-громовержца, выдвинув одну ногу вперед, восседает звероподобный генерал-путаник. Был бы президентом России - было бы еще хуже, чем при Ельцине. Нескладные какие-то наши современные генералы, бестолковые. Руцкой. Шаманов. Громов. Пусть генеральская птица-лебедь покоится с миром. Только в сумерках рядом с этим грозно-гламурным истуканом жутко. А еще страшнее в темноте рядом с бронзовой Раей-женщиной. Могила Ельцина - в самом сердце кладбища, на широкой центральной площади. Трехцветный, власовский флаг укрыл властолюбца. Видно, и мертвый все не успокоится там, в аду. Бьется. Ворочается. Флажок смят, волнообразен. Он над могилой временно. Тяжел да подвижен. Дохнёт Аид ветерком - и улетит флажок с могилы. Тяжело, словно раненый гусь, проволочется крыльями по земле, скукожится, подпрыгнет, да и скроется за кладбищенской стенкой. У Беллы Ахмадулиной могилка бедная, убогая. Так же, как и у Касаткиной с Колосовым. Хороши памятники Никулину, Папанову, Тихонову. Закатился шар Вознесенского. Тяжел камень над скорбным местом Александра Трифоновича Твардовского. Из могилы Юлиана Семенова растет огромное дерево. У Хрущева ничего не растет. Голову белого мрамора, словно зубастыми тисками, сжимают мраморные плиты - белая и черная. Эрнст Неизвестный постарался.

Двенадцать дня. Делегация. Уходят в монастырь. А я - к Гоголю и Чехову. Долго стою у могилы Зои Космодемьянской. Отличное надгробие Маяковского и оригинальное, памятное место красавицы Аллилуевой. Все они там - Микояны, Молотовы. Какие-то бесконечные евреи, по десять человек в одной могиле. И, что чрезвычайно приятно, на всем Новодевичьем исключительно мало православных крестов. Эти кресты, честно говоря, утомили.

В Центральном доме художника, на выставке интеллектуальной литературы, поднимаемся на третий этаж, где представлены многочисленные издательства детских книг. В углу зала сидит мощный, импозантный старик с седыми волосами до плеч. Вокруг бегают, кричат: «Сенсация! Сегодня у нас в гостях истинный отец Чебурашки, писатель Иван Тимофеевский! С мастером можно сфотографироваться».

На выставке действует кафе. В кафе можно приобрести коньяк. К старику с разных сторон устремляются некие молодые люди с коньячком. Предлагают «отцу Чебурашки» выпить с ними. Эти начинания встречают бурное сопротивление общественности. Общественность заявляет: мастер пьет только газировку. Старик согласно кивает головой, молча постукивая об пол красивой резной палкой.

Брат не выдерживает. Протискивается сквозь толпу, нескромно спрашивает: «Но ведь родителем Чебурашки является Успенский?» Возмущенная общественность быстро вытесняет задающего неудобные вопросы. А мне приятно – теперь я знаю, кто породил Чебурашку.

Между прочим, Энвер Азизович Аблякимов являлся не только вице-президентом Чувашии, но и начальником гражданской обороны. После случившегося в Мыслеце он подписал приказ начальника гражданской обороны от 18.05.1996 №62 «О работах по ликвидации последствий железнодорожной аварии, происшедшей 14 мая 1996 года на 600 км магистрали Москва-Казань». Аблякимов поручил Минприроды ЧР провести весь комплекс природоохранных мероприятий на период проведения работ по ликвидации последствий аварии. Во исполнение аблякимовского приказа Минприроды ЧР распоряжением от 20.05.1996 №07 создало штаб по ликвидации экологических последствий. Сразу же после создания штаб констатировал, что, несмотря на принятые меры, экологическая обстановка в районе железнодорожной аварии остается чрезвычайно напряженной из-за сохранения источника загрязнения на глубине 4-5 м в виде загрязненных фенолом подземных вод, донных отложений и грунтов. В зоне аварии в подземных водах концентрация фенола превышает фоновый показатель в 470 тыс. раз. Содержание фенола в грунте достигает 18 г на 1 кг. Содержание фенола в пробах воды в реке Мыслец на начало апреля 1997 года составило 0,18 мг на литр.

Штаб неоднократно указывал на итоги исследований, которые были проведены в августе 1996 года лабораторией аналитической токсикологии Института проблем экологии и эволюции имени А.Н. Северцова РАН. Содержание фенола в пробе воды ручья Пушкут на месте аварии превысило предельно допустимую концентрацию в 17 тыс. раз. Штаб указывал, что, несмотря на то, что со дня аварии прошел год, так и не получены данные о составе примененных веществ при тушении пожара. Если тушение проводилось с применением бромсодержащих соединений, то вероятно образование токсичных полибромированных диоксинов. Штаб настаивал, что необходимо срочно провести повторный мониторинг окружающей среды на месте аварии и на близлежащей территории в 1997 году.