Отчего мужик в черном пиджаке был спокоен за явно находящегося при смерти отца? Страшно отойти в мир иной среди веселеньких салатных стен. Не просто ощущать, а ощущать, что восприятие окружающего последнее. Выбирай – страх, радость, печаль. Потом все погаснет. А мысли? Настроюсь на размышления о каком-нибудь учебнике арифметики, по которому в первом классе учили считать. Или пусть будет букварь. Книжки дали первое, сладкое и самое острое, дурманящее чувство радости открытия для мозгов. Потом будет Ньютон с Гегелем – тоже еще та отрава! Только острота сладости будет не та. Вот, один плюс один получится два – вот эталон чистейшего дурмана для чистых, не измученных мозгов. Предположим - человек в черном пиджаке и кроссовках знает, что папе осталось недолго небо коптить. Надеется, что он умрет в больнице, а не дома? Имущество, оставшееся после почившего, достанется сыну. Он этого и ждет. Мысль о корыстных устремлениях меня не возмутила, но не хотелось бы иметь их в остывающей навечно голове. Человек есть то, о чем он думает в последние минуты жизни.
Неожиданно в палате появился главный среди местных врачей, грузинского вида. Мельком глянул в мою сторону, скрылся. Тотчас за ним пришел юный Дима, объявив фальшиво-радостно: «Моляков, собирайтесь, будем выписывать». Собирался. Оделся. Заказал служебный автомобиль. Повели в маленький кабинет, где в маске против ковида восседала женщина в белом халате и шапочке. Средних лет, стройная, красивая. Глаза тревожные. Говорит о моей выписке грубо, зло. Беру листок нетрудоспособности, не выдерживаю: «Вы, дамочка, не нервничайте, радоваться надо, что человека вылечили. Вы же выметаете меня из больницы, словно мусор». Прелестница вспыхнула, но промолчала.
Ходить еще тяжело, быстро устал, присел в многолюдном коридоре отдышаться. Привезли еще азиата. Рядом крутится молодец в островерхой киргизской шапке, что-то кудахчет на своем языке по сотовому телефону. Мы все про неудачный эксперимент Меркель с толерантностью и неграми-турками. Вот у нас толерантность так толерантность – десятки миллионов! Сдали толстопузые москвичи столицу России.
Киргиз на носилках стонет. Медсестра настойчиво поправляет ему ногу: «Вот так держи коленку, не сгибай». Шустрый спутник прооперированного наклоняется над ним, сует телефон, возбужденно говорит. Тот, что на носилках, только и может мычать в телефон. Воет долго, протяжно.
