Приспичило. Бежал. Последние метры с напрягом. Влетел – и отлегло. Туалетная бумага. Распечатал. Рулончик толстый и называется стометровка. Все просто. И я - спокойный, улыбающийся, как Обама после выборов.
Проблема в том, что все больше людей, застрявших в промежутке «приспичило». И метры тянутся бесконечно, и бег беспрерывен. По телеку, после Обамы, какой-то придурок. Взял оружие. Тридцать человек порешил. В помойке Интернета грамотные писульки. Россия – писулек мало. Пространства много. Норвегия – пространства мало (острова, фьорды) – писулек много. Огромный дневник. Брейвик. В тюрьме пишет. Десятки тысяч, которым приспичило купить вирши Брейвика. Брейвик разбогател. После очередного многотысячного гонорара будет бодро вскидывать руку в нацистском приветствии.
За Триера страшно. «Идиоты». Киношнику приспичило в малюсенькой Дании (почему на Севере больше маньяков?) Молодые изображают идиотов. Коллективно ищут «идиота» внутри себя. Один – тощий и белобрысый (белокурая бестия?) – лидер. Урод богат. Дядя велел продать дом. Он же набрал девок, врачей, искусствоведов для коллективной имитации безумия. Главная фраза: «Все у человека есть, а человек несчастен». Эка невидаль! Слава Богу, Триер завис на кинопленке, а вполне (больно истеричен) мог бы зависнуть на пулеметной ленте, как Балабанов. Парню из «Идиотов» тяжко. Быть лидером тяжело и среди нормальных. Тяжело среди придурков. А уж если оболтусы еще и прикидываются идиотами – тут нагрузка тройная. Дальше – пустота. Вот фокус - лидер больной шизик, а в подчинении нормальные, но прикидывающиеся.
В пасть безумия направляется белокурый вожак. Триер молод (в «Танцующей в темноте» его пробило конкретно на окружающее), до окружающего не добрался. Ну, приезжает за дурнеющей дочкой странный папаша. Увозит рыдающую, а юноша, что любит рыдающую, чуть не сходит с ума. Промелькнул богатый и холодный дядька белокурого, сказал: «Подури тут много, но дом-то потом продай» (знает – продаст, мирной жизнью насладится). Наши покупатели – стареющая баба в штанах (типичный западный продукт) и блеклый мужичок при ней (этих-то напугали сразу).
Триер хотел бы убить безумием мир. Но только поковырял-поковырял, да все не поднял. Хорош конец – приблудкам и кривлякам женщина («крыша» начинает съезжать конкретно) заявляет: «С вами была счастлива» (отчего-то вспоминаются чеховские люди, львы, черепахи и рогатые олени). Вдвоем приходят в датскую хрущевку. Теснота и пыльная мерзость. Дедушка. Мать. Три сестры («съезжающая с катушек» - четвертая). Староватый, лысоватый муж беглянки. У них умерла новорожденная девочка, а мамаша дочку не хоронила, сбежала, попала к «кривлякам».
Тут «заискрило»: безумие женщины – безумие мира. Просвистела стальная струна ужаса, напряженная – по сердцу, ни конца, ни края. Сила безумия. Неодолимая. Притягательная. И мать – сбежала из тесного безумия. Но спица – и сквозь мозг, и сквозь сердце, и через то, что пониже (сцена свального греха). 1998. Камера – на плече, скачет. Чуть раньше – Гас Ван Сент. Молоденький педераст вьется возле тупых и смазливых латиносов. Снимал, то ли с колена, то ли с колченогой табуретки. Больно пацанам. Нарвались, в силу таланта, на режущее и колющее. Жадно, чокнувшись от новизны, стали хвататься – руки колет, грудь режет, а им хоть бы что. Захлебываясь кровищей, ерзают и ерзают с блудливой кинокамерой по лезвию. Все равно – себя ли калечишь, других ли. Бесконечно приспичило. Стометровка безумия. Калечат своим кино окружающих. Но можно калечить без кино. Брейвик начал. По его причине Триер снимет киноленту. В России выпьют – и отправятся искать в заброшенную деревню чудо-колокольню, с которой навсегда уходят в небо.
