Но мы-то, если кто-то разберется во всем вышеперечисленном, будем им благодарны.
Еще интересно: в Марпосаде, до перестройки, на одном крупном предприятии было закуплено дорогостоящее оборудование для приготовления подсолнечного масла. Масло из Марпосада, в начале перестройки, завозилось в Чебоксары. Продавали на центральном рынке. Но куда испарилось приготовление масла? Случайно узнали, что возят теперь масло из Ульяновска. Кто разберется в этом?
Мы уедем из Чебоксар во Владимир. Или в Москву. Но мы, лукояновские женщины, из Лукоянова мы. Мы просим вас – окажите помощь всему народу божьему. У нас везде в стране такая история – везде, где бы мы ни побывали, даже в Грузии, нелегальным способом жили под Тбилиси. Раньше там россиянок воровали, некоторых приглянувшихся, и держали у себя в деревнях. Чтобы работали в садах, собирали орехи, лавровый лист. В других районах – мандарины. Кто сопротивлялся – убивали. Но что там сейчас-то?
Рассказывали, что некоторые занимались угоном автомобилей, да это в давнее время. Даже не верилось, что милиция не задерживала. Может, милиционеров убивали, на посту, безоружных, как в Казани. Давно это было, но правда. Рассказывали какие-то деревенские, его родные.
Во время великой войны что творилось, это из воспоминаний: возили хлеб, зерно безоружные мужчины и женщины по одному человеку. Без всякой охраны, а их голодные мошенники какие-то встречали около леса – это в Татарии и возле сел ульяновских. Была же глушь, и какая там воспитательная работа? Среди русских: в Салтыганове, а также по всей России. Как сейчас, например. Народ вечером, даже в Москве, боится выходить на улицу. В центре города. Враги. Часто враги в Татарии не давали оружие тем, кто возил хлеб, один на один, ранним утром или в сумерках возвращался домой. Некоторые вообще не возвращались. Из-за чего? Неизвестно. «Мулине», говорят, делали. И в Татарии, во время ВОВ, до сих пор не найдена братская могила, за каким номером? Вроде, говорят за номером… проследите сами с военкоматом.
Мы любим Волгу? И что? Любим, а ничего не знаем. Говорим про Татарию. А откуда взялось Кстово? Ничего не понять. Люди говорили «кста» - слово мордовское (как мордва живет, не знаем, знаем, есть у них какой-то Меркушкин). «Кста», по-мордовски, земляника. Земляника – слово сладкое и приятное. «Кста» - слово грубое, в рот не лезет.
Одна женщина сказала: «Кста» от слова крест произошло. В позапрошлом веке родные наши бурлаки из Астрахани тянули до Нижнего баржи. С того места, где сейчас село Кстово, виден уже был Нижний. Тут многие крестились – слава богу, дошли. Осеняли себя крестами.
Это по-нашему, по-русски. Крест - и тут же страшно тяжелая работа. В Голландии тоже работать могут. Могут красиво. Но страна-то малюсенькая. От этого важная вещь – тяжело работать в огромной местности (шутка ли – от Астрахани до Нижнего!). А может, много работать в малюсеньком, тесненьком поле или малюсеньком городке? Тут, где все маленькое, твой труд хорошо виден. Отсюда и радость к жизни, и жадность до всего земного.
А в диком поле, какая радость? Работай, не работай – все бесконечные пространства. Один крест. Правильно тут приезжали путники, говорили: русский крест – он очень тяжелый. Оттого в нем непонятность есть.
У голландцев нету желаний непонятность эту на себе волочь. Там, где поле бесконечное, - у них негры, а сами – не хотят. Вот китайцы – хотят. Немножко дольше от этого проживут.
