Еду в вагоне, вспоминаю: мы с Б. везем сквозь распахнутые ворота грохочущего цеха каталки. Они наполнены колотым магнезитом. Во дворе гул котельной. Молоденькие девчата (весьма и весьма!) в легких серых халатиках (беленькие ножки мелькают в разрезе заманчиво): в цехе, несмотря на рассеиваемую водяную пыль, жарко. Ткачихи почти раздеты, только головы плотно закутаны платками, чтобы машина не затянула волосы. Распаренные, курят во время перерыва. Б. любил беседовать с полураздетыми - о житье-бытье, о зарплате, жилищах. Входил в доверие легко, искренне всем интересовался, имел теплый прием. Я же загружал мусор в железные ящики, стоящие на электрокарах. Эти машины ночью ставили на подзарядку, чтобы к утру можно было перемещать грузы. У машины две рукоятки, управление элементарно. Мне доставляло удовольствие носиться, встав на приступок электромашины, по заводским дворам. В нашу задачу входила не только ломка полов (он скрадывал вибрацию), но и заливка, разравнивание нового слоя магнезита. Были молоды (как и разбитные мотальщицы-вязальщицы), сил много. На верхнем этаже, под небесами, располагалась столовая. Профсоюз доплачивал за питание. За двадцать копеек - борщ, гороховый суп с мясом (куски большие). Картошка и котлета (огромная), стакан сметаны, кисель, компот. Хлеб, нарезанный огромными кусками, всегда белый, пшеничный. Наедались с Б. так, что трудно было возобновить работу. Б. требовалось минут пять перекурить с ткачихами. Мужиков на «Красной нити» - мало. Ткачих - уйма. Трудность - на безразмерный цех один мужской туалет. Женских же клозетов - множество. И все на одного человека. С Б. запирались в женских заведениях, сидели между кровавых тряпочек (импортного товара еще не было, обходились подручными средствами). В цехе работали месяца три, помогали устанавливать станины под новые румынские и итальянские прядильные агрегаты. Женщины привыкли, не сердились на нас, бегавших по нужде за двери под буквой «Ж».
На выходе из метро - алая кровь в воспоминаниях, кровь же черная, густая - на полотнах Верещагина. - «К чему бы это?» - размышлял я. Может, в цехе жара, и на туркестанских и индийских картинах Василия Васильевича - пекло? Находясь в неприятном «раздрае», вынырнул из-под брюха корпуса Дворца культуры им. Ленсовета. Рядом Ленинградский Дом моды и театр имени Андрея Миронова.
К мастерской брата подъехал В. от Тарасика. Пьем чай, рассматриваем широкий картон будущего полотна. Высказываю критические замечания. В. рассматривает этюд со своей, нарисованной, головой. Выходит, сын изображен как один из воинов свиты императора Константина. Выслушав разглагольствования о внешних и внутренних формах, М. задумчиво произносит: «Разные изображения могут дать одинаковый результат восприятия. И, наоборот. Все оттого, что внутренняя форма может иначе направить мысль». Требую объяснений. Дискуссия продолжается по дороге домой. Солнца уже не видно, но лучи клубятся золотой пылью на спокойной воде извилистой реки Карповки.
