Чингисхан говаривал: «Высочайшее счастье - это видеть перед собой бегущего врага, конями топтать его поля, ласкать его женщин…». Заметный воин, «уселся» с грозной силой от Тихого океана до Венгрии. Чуть разживется народец, нагонит жирку, распространяются вредные идеи - народ-богоносец, вождь, воин-герой, сила, подвиг. Война - поле, на котором расцветают «цветы» новой государственности. Обратное - облом, поражение, упадок духа, исчезновение империи. Вот, во что превращаются кровавые религиозные ритуалы седой старины. Воины в особых одеждах, удобных для битвы. Похожи на племя левитов, в хламидах, подходящих для ублажения жестокого иудейского божества. Чем больше вояка изничтожит врагов, тем роскошнее перья в головном уборе, тем больше клыков, нанизанных на бусы.
Ассирийский правитель Туклат-Габал-Асар (двенадцатый век до н.э.) описывает покоренные города: «Я наполнил трупами их все подножия гор. Я срезал им головы. Я низвергнул стены их градов. Невольников, добычи и сокровищ я захватил без числа». Просто, ясно. Наполеон подходил под эту схему стопроцентно. Кровавый дикарь. Живописью не увлекался. Христианство дает начало усложнению кровавой конструкции. Сложность не означает смягчения. Появляется возможность описывать, самим же в бойне не участвовать. Бумагомаратели «накрываются» одеялами этических побасенок. О войне написано столько разного - диву даешься. Платон: «Война есть естественное состояние народов». И еще в самой природе, между государствами царит война. Мир - пустая болтовня. Сенека (жизнь - война). Томас Гоббе в «Левиафане»: волчья человечья порода, люди всегда, при удобном случае, готовы растерзать друг друга. О Макиавелли и не говорю.
В России наступили волчьи времена, и книжные полки завалены «Государем» флорентийского интригана и «Левиафаном» хитрого англичанина. Кант: война проистекает из самой человеческой природы. Лебон: война дает выход присущей человеку страсти к разрушению. Прудон: война есть залог человечности (сильна мысль!). Гюго: война у человека в крови. Эмиль Золя: война есть необходимость, ибо непререкаема связь природы человека с природой сущего. На мысли милитаристов следовали возражения, ставшие особо популярными с появлением массовых способов убийства. В первых рядах Лев Николаевич Толстой, отец Иоанн Кронштадтский. Но и отпетый гуманист Владимир Соловьев утверждал: считать войну подлежащей немедленному уничтожению нет никаких оснований. Пышность слов, великолепие народов, надежда на победу рушится, когда острый клинок «развалит» плоть от плеча до живота, и, умирая, воин оказывается на дне пропасти. И тысячи, и миллионы. Бравурные мысли испаряются, мундир с медальками залит кровью. Вот он - не порог, а водопад, неизбежно преследующий каждого человека. Горькое отрезвление.
Минут пятнадцать рассматривал страшный инструментарий полкового врача. Особенно чудовищен набор скальпелей и пила для отрезания изуродованных конечностей.
