Речи у М. случались на крышах. Слушать приятно. Голос в возбуждении наполняется ядовитой силой. С М. не спорил. Зачем раздражать? Главное – ожидание. М. очень была нужна – велик жар любви, кто-то должен был оприходовать его верхние, теплые потоки. Выполнить это могла М. Она была, как река. Текла сама по себе. Мне позволено сидеть на берегу – сидел и ждал. Придет момент, когда мне позволят в реку погрузиться.
Соглашался и поддакивал, прихлебывая коньячок. На крыше можно, если потратить время, связать Гегеля, его ученика Маркса с Гитлером и с Ницше, Шопенгауэром, Шеллингом. Кто ближе к нацизму – Гегель или Шопенгауэр? На первый взгляд, Шопенгауэр. А если покопаться в сочинениях Гегеля?
Маркс и буддизм, Гитлер и зароастризм. Религии перетекают в философские конструкции. Есть мыслители, громоздящие схемы, и приходишь в ужас от изощренности. Создатель гениального учения пускает себе пулю в лоб. Они не могут пережить смерть любимой женщины, и их, как Шеллинга, сжигает пламень любовного горя. Вместе с великими идеями. Идеи не спасают. Вместо человека – черные головешки.
Что подумал бы Маркс, если бы дожил до самоубийства своей дочери и зятя? Они решили, что рабочему классу от них, старых, не будет пользы. Какая дичь! Чем это отличается от нацизма?
Гитлер и те мгновения, что он провел перед самоубийством. Говорят, ему было страшно. Кто-то говорит, что горько. А может, ему было все безразлично? Или его озарил свет радости. Почему бы не радость – он ведь зверь. Ни один зверь не разрушил столько, сколько Гитлер. Полмира лежало в руинах. Но Нерона помнят так же хорошо, как Константина. Величие творения и величие разрушения. Любит человечество руины – так вот они вам. Может, думал Гитлер перед смертью о величии созданного. Хорошо или плохо величие – второстепенно.
Может, Гитлер радовался, раздавливая капсулу с ядом: полмира сметено. Это хорошо. В Европе очистились площади для нового строительства. Сколько разбомблено в России, в Азии, на Кавказе, в Африке – свободное пространство: стройте. Возводите новое. После Освенцима нельзя будет писать музыку и сочинять стихи. Кто это сказал? Старую музыку и прежние стихи нельзя будет творить. Новые – пожалуйста. Значит, правы оказались те, кто талдычил: зло сильнее. Не добро. Зло есть жизнь. Жизнь, которая стремится к смерти.
Может, Гитлер был светел радостью много потрудившегося человека, достойно завершившего свою работу, ставящего жирную точку. В конце трудов он совершает главное – убивает себя.
Что чувствовал в последние мгновения – неизвестно. Как в «Сиянии» у Стивена Кинга - индеец убивал людей так, чтобы видеть их гаснущие глаза. Гаснущие глаза Гитлера никто не видел. Может, Ева Браун.
О чем думал маршал Жуков, когда Кейтель подписывал акт о безоговорочной капитуляции? Гитлер действовал на пару с Жуковым. Половина развалин - за немцами и их союзниками. Половина за Красной Армией. Сталин то же самое, что Гитлер? Два сапога пара. Сейчас на дворе Брежнев. Он, как коммунист, не может сказать такое про другого коммуниста – Сталина. Коммунизм - хорошо. А вот буржуи – сволочи. Либералы, типа Черчилля и Бжезинского, – сволочи.
М. тогда перебила меня. Ее интересует переход от инстинкта и обыденного сознания к идее. Инстинкты направлены на одно - сохранить плоть. Обыденное сознание не направлено на умервщление. Размышления о том, много ли мяса положено в щи, не ведут к убийству. Идея заставляет идти на смерть. Истинное то, что приводит к бескорыстной гибели. Гибель за идею - высшее наслаждение, торжество над индивидуальным. Церковь – победа жизни вечной. Лариса Шепитько – «Восхождение».
Шкурный интерес взыграл – и вот предатель Рыбак. Хотел повеситься в сортире. Мучение от проигрыша идейного – столь же сильно, что и торжество этого начала. Ведет к гибели.
Что человечно – то смертельно опасно. Потому что человеческое – значит, ограниченное. Идея связана словом. Слово – тюрьма человеческая. Более страшной тюрьмы не придумать.