Небольшой зальчик, где еще полтора часа после покушения Рысакова-Гриневицкого умирал Александр Второй. Бюст государя-вешателя-полуосвободителя, мемориальная доска. Шинель царя, прошитая пулей террориста Соловьева. Помазанник божий мчался от неудачника-палача зигзагами, пригибаясь. Порвал шпорой подкладку шинели. Страшные вещи - разорванный динамитом сюртук, сапоги. От брюк остались черные полоски. Встал Александр над смертельно раненным поляком Гриневицким, а ноги в крови, сапоги в клочья, от брюк ничего не осталось. Перекрестился, думал, выжил в седьмой раз. Не вышло.
В цокольном помещении, где в результате взрыва Халтурина погибли десятки конвойных, нынче хранятся мумии и ковры с разных концов света. Проходя через ворота во внутренний сквер дворца, останавливаюсь, оборачиваюсь в сторону Генерального штаба. Незадолго до взрыва Гриневицкого Александр Николаевич заметил: на подоконниках дворца, на булыжной мостовой площади валяются мертвые голуби. Оказывается, на крыше поселился коршун внушительных размеров. Хитрый, чуткий. Подстрелить не удавалось. Но однажды птица угодила в железный капкан. Поднялась, волоча стальную скобу, цепь, пролетела к Александрийскому столпу и там рухнула. Смерть пернатого неприятно взволновала императора. Приказал сделать из птицы чучело, поместить в Кунсткамеру. Через некоторое время и сам попал в капкан народовольцев. Прикидываю: где упал хищник. Каждый раз траектория полета меняется.
Те, кто читать не разучился, отъезжая навсегда за границу, приходят в этот зыбкий храм времени. Концентрация общей памяти и красоты высока, хватит излучаемой энергии для того, чтобы «собрать» разваленное по кусочкам время человеческого существования в единое целое. Путаник и дерзкий публицист, издатель эмигрантского журнала «Континент», Владимир Максимов, отъезжая в западную сторону, напоследок явился во дворец. Восторгам непростого дяди не было конца. Он пытался понять: чудо культуры и ужас истории. С одной стороны - Зимний, а на другом берегу Невы - Алексеевский равелин Петропавловки, в котором скончался Сергей Геннадьевич Нечаев. Разодранный сюртук Александра Николаевича и кабинет его супруги, брошенной императрицы Марии Александровны. Писавшие интерьеры Зимнего, изобразили кабинет Марии Александровны. Обит красным шелком. На видном месте - картина Рафаэля с торжествующей Девой Марией. Теперь работа в Вашингтоне. Однако, кабинет несчастной стараюсь посетить всякий раз, бывая во дворце. Несомненно, картины Леонардо и особенная слабость - Камея Гонзага (III в. до н.э., сделано в Александрии, попало в Россию в 1814 году из собрания Жозефины Богарне).