И. ушла по делам. Отправляемся одни. От этого скучно, тоскливо. Неделю назад в Москве холодно. Тепло не стало, только ветер гоняет по дороге пыль да мотаются туда-сюда тонкие березовые ветки. Кое-где, из черных проплешин, струятся блеклые капли сока по белой коре. У заборов - умирающие долго сугробы. По пути, по склонам оврагов, видели много не растаявшего снега. Туч на небе нет. Серая плотная пелена. Красота, но грустная. Изумительные дали, бегущие вплоть до Волги мощные, напоминающие предгорье, холмы. На гребне - еловые леса, березовые рощи. Параллельно федеральной трассе - газопровод. Время от времени из-под земли выскакивают желтые трубы-загогулины, словно оброненные цветные скрепки.
Макаров поймал по радио старую попсу: Апина, Распутина, Евгений Осин. Давно не слышал толстяка Крылова. Спился, наверное, но и он допущен со старым хитом «дева-дева-девочка моя, как же…». Не выдержал. Прошу переключить на другую волну. В. говорит: «Все равно. Что Осин, что Поносин».
Натыкаемся на литературные чтения. Рассказ Довлатова: «Мы жили в горах». Текст доставляет наслаждение. Мне так никогда не написать. Нужно идти по лезвию, чтоб писать так пронзительно и опасно. Стиль, все-таки, стилет. Пронзает при умелом использовании. Скромный труженик актерского цеха Авангард Леонтьев читал Ильфа и Петрова. Мастера. Так сочно описывают улочку провинциального городка, что мне есть захотелось. В Нижнем пробки. У Московского вокзала «вздернута» в небо толстая полоса автострады. Грязно. Мусорно. Стада машин, провинциалы, одетые, как и я, в потрепанные куртки пятнадцатилетней давности. Из вещей - рюкзачок, да и он - на спине В.. Среди пыли, сбоку от современного вокзального корпуса, - старинное здание, изощренно сложенное из красного плотного кирпича. Судя по шторам в окнах, помещение предназначено для приема гостей. И точно - на медной табличке надпись: «Царский павильон». Цари неоднократно бывали в волжской столице (знаменитые ярмарки). Закрыл глаза - мостовая перед старым кирпичным зданием вокзала, извозчики на «поджарых» пролетках, в круглых высоких шляпах. Бегут курсистки в черном, с белыми кружевными воротничками. Дамы в светлых юбках до пят. Жарко. Женщины вертят над головами зонтики из тюля. Распахиваются двери павильона. Белым паром окутан лаковый черный паровоз. Вываливается челядь, стелется дорожка, подъезжает карета, окруженная казаками с шашками «наголо». В блестящих сапогах в город выходит император. Рядом, в белых кружевах, императрица. В фантазиях - солнце. В сегодняшней реальности - небесное светило прорывается героическими усилиями. В. уходит в торговый центр «Республика», что напротив. Кончилось курево. В здании вокзала народа не густо. Снопы бледного солнечного света падают на пол, «прикидываются» плоскими квадратами, «растекшимися» по полу. В зале ожидания кресла железные, соединены длинными штырями в каре. Серые, в круглых дырках. Редкие ожидающие - не бомжи, но провинция въелась в них крепко. Глухие платки, демисезонные куртки а-ля восьмидесятый, боты «прощай, молодость». Пожилая женщина в свитере невообразимой расцветки, штанах с начесом, серых, под цвет пола, шерстяных носках и блестящих калошах. Очки - на носу. Губы шепчут, ручкой пишет в сканворде. Мужики в кепках, как у меня. А я же с этими людьми, такой же. Морда помята. Кепка серая, в белую крапинку, в меру потертая. Странник.