После окончания мероприятия С.П. поехал с Д.З. в «Сандуны», у О. - семейные дела. Кофе «Эспрессо», пирожные (крем не белковый, масляный) - в неограниченных количествах. Подливаю дамам коньячок по капельке, мило кокетничаю. Неотразима Н. из Йошкар-Олы. Прелестницы с Нижнего, с Питера. Чувствую на верхней губе нежную кофейную пенку, медленно слизываю языком. Собеседницы по «рюмке-бряку» смеются, шепчут игриво: «Хорошо как у вас получается! Давайте-ка еще раз!» С питерской активисткой почти в друзьях оказались (учились вместе в ЛГУ). Совместные воспоминания послужили базой увлекательной беседе. Н. и соратница с Нижнего наперебой вспоминали поездки на берега Невы. Все же Н. - лучше всех: вчера в одном облегающем платьице, а сегодня - светло-серый гипюр. Вглядываюсь: что же там, за частым узором? Платьице сшито мастерски: ничего не понять - то ли видно, то ли нет. Н. чувствует взгляд, распахивает глазки под длинными ресницами, томно требует еще чуть-чуть армянского, пятизвездочного. А уж как покусывает губками шоколадку! Все-таки верно: они - сосуд дьявола. Примета нечистого - постоянное преображение, материальной основы нет. У хромоногого вязкая текучесть. Хорошая дама - слуга неопределенности. Ей не нравится грубая определенность. Стареющим знатокам «этого» дела грубая натуральность также ни к чему. Нехорошо: голая баба. Или: она в шерстяном платке, фуфайке и кирзовых сапогах. Важно: знаешь, что есть соблазнительное, мощное, но оно так «подано» проказницей - не разобрать, что же там такое. Это-то и губит любвеобильных старцев. Истинно: губит то, что «между».
В прекрасном расположении духа едем в Москву. Напротив «Крокус-сити холла» пробка. Дорога освещена. На пыльной обочине раздавленный кот. Напротив моего окна. Вижу острые мелкие клыки, вывернутый язык. Труп валяется давно: черная шерсть слиплась клочками, в одном месте - голая розоватая кожа. Высадился на Кутузовском. До отправления поезда несколько часов свободы. Вот островок, где громоздится Триумфальная арка. Зеленому железному копьеносцу безразлично, кто копошится у его ног. Подземный переход в парк Победы. Поток автомобилей. Мощная анаконда, в красных точках сигнальных огней, переливающихся по шкуре чудовища. Грандиозные дома-сталинки образуют гулкое ущелье - обиталище автомобильной рептилии. Город дьявола. Миллионы так называемых «москвичей» ни хера не производят (ни машин, ни станков), а лишь пыхтят по конторам, пляшут, шикуют на иномарках. Их стригут, моют, одевают, чистят выгребные ямы, прокладывают дороги уроженцы иных стран и городов. У начала Кутузовского ущелья расположили мемориальный комплекс памяти павших в Первой Мировой войне. На высоком гранитном постаменте (на лицевой части - Георгиевский крест), по стойке «вольно», расположился бронзовый пехотинец: сапоги ладные, скатка, подсумок на ремне, лихая фуражка, красавица трехлинейка. Основа монумента - гранитная глыба, напоминающая скалу, осевшую с одного края. С двух сторон, у ее стенок, - моменты жестоких схваток: металлические солдаты, офицеры, лошади в едином порыве устремляются навстречу врагу. Использование советских батальных навыков в скульптуре.
Не торопясь, добрел до памятника Янке Купале. Янка солиден, всем видом свидетельствует – дядька надежный. За ним - дома, крутой склон к Москве-реке. За ней - переливающиеся огнями штыри и сверла небоскребов. Москва-Сити. Справа - Международный торговый центр. Сел на лавку, с интересом рассматривая дикое скопление стекла, металла и бетона. Как будто ужасное чудище, сверкая шипами, вылезло на берег.
О еде в поезде не беспокоился. Запасся бутербродами и водой на вечеринке в «Снегирях». Вылез из метро на задворках Ярославского вокзала, и прошествовал на Казанский, к поезду. Над моим вагоном извивался густой белый дымок.