Когда вешали при огромном стечении зевак Соловьева, в последние мгновения жизни он отверг услуги священника, сказав: «Не хочу, не хочу». Понимали все: одним ритуальным убийством царя ничего не изменить (толпа при свободных выборах вновь проголосует за «хозяина» - и что тогда?). Провозглашали: политическое убийство - это осуществление революции в настоящем. Это единственное средство самозащиты при немоте общества семидесятых годов девятнадцатого века и один из лучших агитационных приемов. Заявлено на Учредительном съезде террористов-народовольцев, организовавших Исполнительный комитет и с этим решением перебравшимся из Липецка в Воронеж на Учредительный съезд, который покинул Плеханов.
Соловьева повесили «успешно», веревка выдержала. Из казни Валериана Осинского устроили цирк. Валериан дергался в петле, не желая уходить в небытие, бился и бился в судорогах и - не умирал. Военный же оркестр играл «Камаринскую». Осинский перед повешением также прогнал с эшафота попа, а руководивший казнью героя полковник громко объяснял толпе, что субчик мучается из-за отказа исповедоваться.
Великая русская картина: «Отказ от исповеди». Пробирает до донышка. Несколько солдат и офицеров грохнулись в обморок, не выдержав агонии народовольца. Вот ответ темной толпы, ради которой мучается герой! Плач да обмороки. Десятитысячная толпа могла смести и гренадеров лейб-гвардии, и негодяя полковника. Но - молчок. Постоим, посмотрим, рты разинув.
Подругу Валериана, Софью Лешерн, приговорили к повешению. Собрали толпу (не бюджетников ли?). Надели саван, балахон, петлю на шею. В последний момент, уже после зачтения приговора, заменили казнь вечной каторгой. И вновь отказ от «услуг» попа. Как можно после бродить по церквам, целовать ручки, держать свечки? Как Желябов, знавший Достоевского, мог любить беллетриста, если своими «Бесами» он оправдывал пассивность десятков миллионов обывателей! Мол, суть русской революционной идеи заключается в отрицании чести (вот вам Розанов: «Я не настолько безнравственный человек, чтобы говорить о морали»). Андрей Желябов: последователен Федор Михайлович. В «Бесах», обливая революционеров грязью, пишет, что революционеры лишены чести. А в «Дневниках» (что неудивительно), в «Гражданине» уже заявляет об отсутствии чести у всего русского народа. Это, мол, черта характера русских. И снова Розанов: «Остался лишь подлый народ».
Чувствую: история - по спирали. Вернулись к прежнему (в иной интерпретации). Толпа и одиночки. Масса гадких словоблудов и прихлебаев (политологи, твою мать!). А там, в залах, в алом, кровавом обрамлении, - не прошлое, а скорее, будущее. И мы одной ногой в этой, может быть, окончательной всемирной смуте. Кто же, все-таки, околеет первым в смертельном холоде истории?