Наезжали и мы в Москву. Там Майка Любимова. Вскоре и вовсе стало хорошо – в семьдесят девятом году отец поступил в аспирантуру Академии общественных наук. Москва вернулась ко мне. На субботу-воскресенье приезжал к папе, ночевал на Миусской. В библиотеке Академии книги – Бердяев, Соловьев, Флоренский. Их выдавали в читальном зале просто так, не нужно было никаких разрешений, как в Питере. Почитывал и пописывал. С утра бегал дистанции. В трусах, в майке от Миусской бежал к Театру Советской Армии, а там - в парк у дома Красной Армии. Потом вокруг строительства олимпийских объектов.
Брат Олег на открытии Олимпиады был. С Маринкой Разумовой. Отец достал приглашения. Мне же ни встретить, ни проводить олимпийского Мишку не довелось. Когда уезжал в Москву, на «хозяйстве» оставался Седов.
В начале февраля восьмидесятого года Петрова передала мне «по наследству» дворницкую. Убирал полтора участка, прямо перед станцией метро, возле школы. Зато платили не семьдесят пять рублей, а сто пять.
В наше распоряжение перешло отличное жилье. Въехали втроем - Ирка и Седулькин со мной. Таня оставила мебель, но мы с Юрой жилье улучшили, использовав высокие потолки. Из дворницкой лестница вела на нижнюю площадку, откуда шло два входа – один в подвал, темный и огромный, а другой – в бомбоубежище. Дверь в бомбоубежище была стальная, черная, с круглым засовом посередине. Открывалось бомбоубежище тремя людьми – ключи были у коменданта, у меня и у директора школы.
Бомбоубежище нравилось - чистое, сухое, с хорошим освещением. Стояло несколько раскладушек, и, когда шумные компании Танькиных, а потом и моих знакомых не успевали уйти с Васильевского до развода мостов, они ночевали за стальной дверью. Люди выпивали, спорили, возникали ссоры и романы. В укрепленном месте хорошо трахалось.
У меня времени не было, и участие в буйных разговорах принимал редко. Люди спорили без меня. Особенно горячими разговоры стали с появлением Володьки Бесстрашникова. Тут был Игорь Лебедев – литературный критик и специалист по Пушкину, сиживали Боря Вяхирев, Шамиль, Самвэл – друг и любовник, восторженные девицы. Разговоры о судьбах СССР, России, мира. Пили чай и вино. Много вина.
Лестница с улицы вела наверх – на большую площадку. С нее попадаешь на кухню, а из кухни - в жилую комнату с двумя огромными окнами. В комнате царила тень. Окна выходили во двор-колодец, который и был двором школы.
В прихожей обосновал рабочее место Седов. Поставил кульман. Подставку для него – из чугуна дореволюционного производства - обнаружили в подвале. Подвал был забит старыми вещами – продранные кресла, колченогие стулья, шкафы без дверей, комоды без ящиков, переломанные гардины.
Тусклые лампочки освещали хлам. На пыльной стене висела мраморная доска. Было сказано, что здание построено на частные пожертвования в семидесятые годы девятнадцатого столетия. Золотом прописаны имена купцов и фабрикантов, которые давали деньги на строительство.
Кое-что из мебели удалось починить. Комодик красного дерева. Поскольку зарабатывали и я, и Седов, то скоро появился магнитофон «Астра» первого класса, стерео-проигрыватель «Радиотехника» с польской вертушкой «Унитра», серебристый усилок с двумя колоночками S-90.
Петрова имела страсть к телевизорам, все время их меняла. Нам достался от нее новый агрегат под названием «Рекорд». Таня сообщила, что деньги за него она возьмет с нас позже, но так и не взяла.