Канаш проводил холодом. Москва встретила то ли дождем, то ли снегом. Ветер. В вокзальном кафе две молодые мусульманки в грозно надвинутых на брови платках агрессивно поедают пирожки. Ларек – «Завтра», «Литературка», «Новая газета», а «Совраску» уже читал. Маленькое красное «Пежо». Везет некто В. (приятная седая борода) – приятель С.С. Приятель В. (машина медленно тащится вдоль площади Сахарова) вспоминает про Болотную и Сахарова. Тепло вспоминает. Говорит - не было ничего слышно из-за плохой аппаратуры. Погода озверела – хлещет холодными струями, по-хулигански, с оттяжечкой, сечет огромными снежными хлопьями. Политехнический (С.С. тут же решил посмотреть «поэтический зал»). Старая площадь. Покинувшая сей мир гостиница «Россия». Церковки-грибочки. Кутузовский. Приятель В. и собаковод С.С. уехали за псовым радиопередатчиком (попросил пошире, чтобы пришелся и к моей шее – вдруг потеряюсь). Конная статуя Кутузова Томского (с его внуком учился в одном классе). А панорама не работает (отчего-то выходной в пятницу). Бронзовые пушки (кажется, что слышен их хищный рев). Домик в Филях – закрыт. Маленькая красная церковь открыта. Золото. Ладан. 1912 г. Поп басом служит молебен (как раз время – мусульмане на Казанском). Тонко подвывают двое – лысый и бледная девица. Девки с юга, в платках - покрепче будут. На весь храм четыре старухи.
У Триумфальной арки один. Дождя больше, чем снега. Почти сдувает в проем арки. Мысленно хватаюсь за копье воина. Воин – русский и абсолютно черный.
Метро «Парк Победы». Все забито, то ли узбеками, то ли таджиками. Разговаривают гортанно, громко. Бесстыже лопочут (как немцы-туристы) на своем. Скоро не будет ни нас, ни немцев-туристов. (А Россия и Германия?). Отдельно – говорливые в темно-синих, с золотой оторочкой восточных халатах. Халаты стеганые. Узбекам-таджикам тепло. Ураза Байрам.
Музей Великой войны. Поклонная гора. 95 год. Лужок на майские, в 92, приказал лупить гориллам-омоновцам ветеранов войны дубинками за то, что шли под красными флагами. В 95 – разрешил завершить грандиозный комплекс. Странное ощущение. Как от нового Храма Христа спасителя – монолитная чернильница. Никаких большевиков. Идейная база: православие (внутри церковь хороша), синагога и мечеть. Все в церетельевщине – Георгий-Победоносец и кукольные (но огромные) всадники с гламурными трубами.
Несколько диарам (лучшая – про Ленинград). Нижний памятник Скорби увенчан стеклянными бечевочками. Бечевочек много. Чистая «Хромая лошадь». Верхний зал – с воином-победителем – хорош. У входа бюсты Кожедуба и Покрышкина. Есть Сталин с Жуковым. И – почему-то – двуглавый византийский орел с гербами дореволюционных губерний. Сталина стеснительные ветераны поместили на третий этаж к картинам – огромная фарфоровая ваза Ломоносовского фарфорового завода. Крепкие брянские художники братья Ткачевы.
И – сбоку (все-таки вспомнили!) великая Зоя Космодемьянская. Висит на морозе. Тонкая веревочка – как последняя не порванная струна. Петрищево. Амбар (или конюшня?). Прости, Зоя. Прости всех нас – сволочей.
Ветер раздул тучи. Солнце на влажном небе. Музей современного искусства: Мухина и театр (Таиров, Электра). Лен – элементарные, но симпатичные женские платья. Как из шинели сшить модное женское пальто? А вот как – гениальный и простой чертеж Мухиной (25 год, Париж, Гран-при). Еще раз любуюсь лицом Мухиной. Красавица строгости и простоты. Как моя первая учительница. Портрет Улановой. А во дворе – нелепые творения Церетели (солнце село на кепку Кикабидзе-Мимино).
Потом – Грузинский переулок. Выставка Параджанова. Минут 20 смотрю «Сок граната». Млею. Вечером (после Думы) – Малый. «Дон-Жуан» Толстого. Сатана – Невзоров. Зал забит. С.С. чуть ли не вскрикивает, удивленный: «Ничего себе. Как много молодежи. А билеты-то не дешевые!» Автобус. Лес. Темные ели. Покровское.
