В квартире потеплело (мама заткнула оконные щели поролоном). Но спал все равно, утеплившись. Заснув, созерцал странное, помнил почти все. Летучий сонный «эфир» (Николай Гумилев и девица Женя баловались вдыханием эфира, получалось нечто, похожее на мои сны), под «шубой», превращался в густой мед и улетучиваться никуда не собирался. В ночь на шестое января видел высокую траву, гнилой забор, разделявший соседские огороды. Большие соседние дома, а по траве ходит молодой мужик в сатиновых трусах, полный, белотелый. Соседка - кругленькая толстушка, в выцветшем сарафане смотрит из-под ладони на парня. Смеется. Легким движением руки подзывает белотелого к себе. Меня охватывает эротическое предчувствие. Кажется, что парень с огорода - я. Но, на самом деле - не я. Темные сени. Голос: «Грудь у тебя большая. Там таких грудей не бывает». Всполохи белого света, разрывающие кромешную тьму. Парень в сатиновых трусах (кожа обгорела до раскаленного алого цвета) туго затягивает соседке-толстушке груди чистой желтой тряпкой. Девица продолжает смеяться. Мне видится страшный эпизод из «Андрея Рублева» Тарковского: татары туго обвязывают тряпицей лицо церковному служке. Тот жалобным голосом пытается насылать на басурман наказания за совершаемое. Кочевники добродушно похохатывают, проделывают в тряпице дырку там, где рот страдальца. Плавят в плошке свинец, льют раскаленный металл в глотку дьячку. Придушенные проклятия прерываются, слышны короткие, крайне неприятные всхлипы, наступает тишина. Человека с выжженным языком и гортанью привязывают к лошади, свистят, хохочут, конь уносится прямо через распахнутые ворота храма. Страшно, когда мучают голову. Пусть режут «ремни» со спины.
Вновь белые блики. Кричу смешливой: «Он же тебе оловом раскаленным грудь сейчас выжжет. Затем и обматывает». Сосед, продолжая стискивать женские прелести, по-доброму улыбается: «Не бойся, милая. Дураков не слушай. Просто там - все плотно. Тебе же лучше».
Комната. Тикает будильник. В стеклянной вазе выцветшие пластмассовые гвоздики, а на стене - позеленевшая репродукция «Мишки в лесу». На белотелом бриджи, блестящие калоши, тельняшка. На девице тот же сарафан и пуховая кофта. Тихо разговаривают: «Если тронет кто - скажи», - предупреждает он. - «Милый, ты грудь мне, а значит, и сердце защитил. Я - там, то есть - здесь. Болтается что-нибудь - значит, сердце разболтано, порядка в нем нет. Теперь у нас все чисто, строго».
Снова комната, но с высокой кроватью, периной, взбитые подушки укрыты тюлем. Рыхлый телом уговаривает ту, что с забинтованной грудью: «У тебя дети есть. У меня - нет. Всех вас прокормить не смогу. Женюсь. Появится дите. Его растить накладно. К тебе, как раньше, ходить продолжу. Соседи же. Дите выращу, с тобой открыто заживем». Женщина не смеется, смотрит безразлично: «Дурак - такое предлагать. Возьму, тряпки размотаю. Сколько лет терпела! Дышать трудно было, а теперь легко станет». У меня прорезалось, злорадно: «Не нравилась ты мне, толста больно, по-дурацки смеялась. А теперь - плачешь. Знаю: больно тебе. Предупреждал же».
Очнулся. Темно. Снова задремал. Перебираю жизнь, и в ней - шестеренки, за которые могла зацепиться приснившаяся дребедень. Змейкой юркнула под камень сна мыслишка: Джордж Лукас обматывал эластичным бинтом весьма объемные сиськи Кэрри Фишер, будущую принцессу Лею в трилогии «Звездные войны». Наступило удовлетворение, будто сложилась мозаика. Сегодня идем смотреть шестую серию космической саги.
