После зимних поцелуев Ира была в Питере на весенние каникулы. Пионервожатая вместе с учителями привезла в город на Неве школьников.
В это же время в Ленинграде была в командировке моя мать. Она привезла брата Олега. Мама мыла пол в общаге, драила его и скоблила. Наверное, стремилась меня отдраить от скверны, в которую я погрузился, завязав отношения с Семеновой. Мать злилась, не разговаривала, зато с Олегом мы провели несколько хороших вечеров.
Узнав, что приедут мать и брат, купил билеты в театры и филармонию. Повел Олега в Эрмитаж. Запас билеты и для Ирины. Все приходилось координировать. В гостинице, где остановились школьники, Ирина не жила. Поселилась поближе ко мне. Ночевала на Шевченко, 25, в общаге, в комнате у Наташи Гречко. Потом наступила пора знакомства с Петровой, и Ирина жила у Таньки, на Василеостровской.
Мать с братом остановились на улице Добролюбова, где жил и я с отцом, и уехали в последний день школьных каникул. То, на что я надеялся, Ирина сделала – взяла два дня за свой счет и осталась в Ленинграде после Олега и матери. На двое суток у меня оказались ключи от квартиры на улице Добролюбова.
Вечером, 30 марта семьдесят девятого года, мы наконец остались одни. Улеглись в постель. Мне уже было восемнадцать, а Ире до восемнадцати еще оставалось одиннадцать дней.
Девушка была девственницей. Первый опыт с женщиной? Мои эротические фантазии были богаче. Но первый опыт освоения женского тела прошел успешно.
Поначалу безрассудно «взревели реактивные двигатели» аэропорта Курумычи, и полились дикие образы. Горбунок резво вскочил, да так глупо и торчал, даже когда все содержимое, белое и горячее, вылилось Ирке на живот.
Вертелось в голове, чего этот «дурачок» вскочил. Материя человеческого тела приводила в чувство. Мой молодец погружался в глубь влагалища медленно и трудно. Ему было тесно и немного больно. Удовольствие идет от напряженного члена. У меня напряжение было, но где же пресловутое наслаждение?
Неоднозначное продвижение в глубь Ирки вовсе прекратилось. Она, голая, с торчащими грудками, глубоко дышала. Складывалось впечатление, что могла и не дышать глубоко, а дышать ровно.
Она лениво открыла глаза и трезво прошептала: «Тише, Игорь, мне больно». Не смутившись, напор сделал более решительным. Тут, вроде, пошло. Ирина застонала, как будто ей вынимают занозу из пятки. Какая тут страсть на шелковых простынях, какая тут «Анжелика – маркиза ангелов»!
Почувствовав, что дежурно кончу, шептал чушь: нам сейчас дети не нужны. Кончил Ирине на живот. Она не сопротивлялась.
Стал смотреть – есть ли на члене кровь. Кровь, по моим представлениям, должна быть, поскольку рвалась девственная плева.
Кровь имелась. Немножко и на простыни. Нам досталось не королевское ложе. Простынь не шелковая, хлопчатобумажная, со штампом гостиницы.
Но, в отсутствие сладости, в теле поселилась легкость. Легкоть, какой раньше не было. Иринка завозилась, зашептала, что испачкали простынь, надо бы застирать. Перебрался в кресло, а Ирка, обнаженная, отправилась с простыней в ванную.
Удовольствие от первого созерцания женского тела. Окончательно убедился, как полно отвечает фигура Иры моим предпочтениям.
Легкое самодовольство – точно попал в цель. Увидев жену прекрасной в полосе света, что била из ванной, почувствовал – такой она будет и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят.
Уснули на влажной простыне, обнявшись. Сон был глубокий, спокойный.