Мы не можем «быть» в другом человеке. Муки любви ведут к частичному попаданию в «иного» (в «иную»). Акт грубый, возмущающий неполнотой. В сказках популярный мотив - мечта: превращение в «другого» (в «другую»). Николас Кейдж, Джон Траволта – фильм «Без лица». Сказка с «химическими ингредиентами», делающими небылицу интересной для взрослых олухов. Антитеза - полная невидимость («Человек-невидимка»). Исчезновение мощнее преображения. Основа литературного произведения - преображение субъекта в лучшую или худшую сторону (вплоть до гибели). А вот «в пейзаже» мы находимся каждое мгновение. Мы - его вечная часть. Некоторые делают из изображения природы живопись второго сорта. Выше - портрет. Еще выше - пластическая анатомия. Обман. В некотором роде пейзаж (реки, леса, поля, океан, далекие силуэты городов) основательнее умелого портрета. Человечество прекратит существование, а ландшафт останется: заснеженные вершины, теплые моря, холодные реки, лесные пожарища. Все это будет иметь иной вид, характерный для разрешающей способности глаза. «Игры» со светом, небрежное отношение к форме (Был Моне - стал Поль Синьяк с цветными пятнышками). Сгинет «психология» восприятия природы.
Глубоко волнует Марке. Восприятие подсказывает: это «цвет» моего бытия. Но кому-то по душе Курбе или тени Руанского собора. Для тех, кто осознал глубину изображаемой природы, выход - не дорисовывать начатое, оставлять «выходы» за пределы полотна, иметь мужество все изобразить зыбким, вибрирующим, ускользающим. Краски должны «двигаться» внутри изображаемого значительно быстрее, нежели в натюрморте или на портрете человека. Скорость требует отваги. Пейзажист - немножко авантюрист. Адольф Шикльгрубер, австрийский пацан, писал пейзажи. Не очень умело, но храбро. Очень отдаленно похоже на Рогира Ван-дер-Вейдена («Рождество»).
Андрей Битов, чувствуя великое в попытке изобразить человека «подчиненным» окружающей среде (и природной, и социальной), написал повесть («Человек в пейзаже»). Догадываюсь, отчего быть «внутри» с Марке приятнее. Площадь Искусств, черные деревья, памятник Пушкину с вольно откинутой рукой, Михайловская частная опера, желтое здание Филармонии - разве это не совпадение с бедным парижским бродягой? Кто-то написал, что «вольный» голландский пейзаж - признак духовного обновления (Вермеер Делфтский - «Улочка» и «Вид Делфта», Соломон ван Рейсдал - «Еврейское кладбище»).
Человек - существо странное: простое изображение обыденного зачисляет в «духовный прорыв». Безнаказанно это не могло случиться. Кое-кто посчитал намеренную «простоту» жульничеством (как и документальное кино). Надо же знать рамки, поддерживать приличия. Вот вам XYII век - барокко и классицизм. Нужно что-то новенькое. Фламандец Рубенс - художественный предатель. Рембрандт намеренно не поехал в Италию, Рубенс подолгу и «со вкусом» там присутствовал. Он не срисовывал окружающее. Он его сочинял. И - французы, классики: Никола Пуссен, Клод Лоррен («Утро»), Клод Желле. Притягательная сила пространства «отравила» голландцев, и Пуссену приходилось быть героичным и суровым. Иллюстраторы Декарта, художественные подготовители французских просветителей. На переднем плане - коричневато и плотно по цвету. Дальше - легкие зеленоватые тона. Потом - голубое. Получалось от близкого к далекому. Так работали Франсуа Буше, Антуан Ватто. В XYIII веке Россия «славилась» академизмом (и в живописи, и в скульптуре). В России изображение русских лесов, полей, рек не допускалось программой (к вопросу о покорности, закончившейся бунтом). Противостояние голландских и классических пейзажистов находило разрешение в творчестве гениальных англичан: Констебле, Гейнсборо, Тернере. Тут даже не барбизонцы. Глядя на пейзажи Гейнсборо, размышляешь не о противостоянии классицистов и приверженцев барокко, а о веке двадцатом. Эти художники ушли дальше импрессионистов, в чем-то сравнялись с гениальными русскими пейзажистами. В России –резкий переход: Щедрин, Лебедев, гениальный Васильев, Шишкин, Куинджи, Поленов и две вершины - Саврасов и Айвазовский.
Топтаться у касс не пришлось: М. вновь умудрился взять контрамарки. Среди толпы проскользнули во дворец.