В.: «Дядя Юра, самогон классный. Идет мягко. Никакого привкуса сивухи». Седов возбуждается, открывает нижнюю дверцу шкафа: «Вот, купил по случаю. Дубовый бочонок. Самогон перегоняю два раза, очищаю, чтобы привкуса не было - и в бочонок. Пятнадцать литров. Выяснил, как делать «по уму». Законопатил все плотненько. Уже год полный стоит. Десять лет выдержу. Думаю, еще успеем попробовать. А пьем просто хороший самогон. Тот, что дважды прогоняю, чищу молоком, настаиваю на кедровых орешках. Да был бы спирт приличный - на всем можно настаивать». Смеюсь: «Помнишь, в Чонкине? Из чего гонишь? - «Из дерьма, Ваня, из дерьма». Автор сволочь, лютый враг, но смехом, собака, брал Чонкин - смешной русский Швейк». В углу холодильник. Большой. Телевизор размещен на металлических подпорках, крепко привинченных к стене. Чуть ниже - моя скорбящая о народе рожа.
Холодец хорош, в желе чувствуется лаврушка, хорошо обсасываются косточки - круглые, не острые. Хрен крепок. Мажу толстым слоем на тонкую пленку белого холодцового сала. В телевизоре мечется некто блестящий, в белом фраке и жабо, - то ли Басков, то ли его подельник Филипп.
«Вот такие, как те, что на экране, в истории с «Викингом» непонятны. Сюжет прост, да людишки путанные, сияния напускают. Владимир, внук князя Игоря, - варяг? А Игорь? Допустим, Нестор написал три основные летописи. Он, незаметненько, начинает этого князя превращать в русского. Отбивался от степняков, рисковал, но на месте не сидел: засидишься - проиграешь. В Царьграде был? Брал? Дважды! Народу нужны победы. Святослав, сын, выходит, русский. Как отец, во внешние конфликты вмешивался, а жестко дань собирал с родственных племен. Легко так, жена его, оставшись одна с тремя детьми, снова соседушек теребила. Что с древлянами делала! Ужас! Филистимлянам библейским не снилось! Трое сыновей Святослава перегрызлись. Жесток Владимир: беспощадно расправился с родней. А в кино - хнычет, сомневается, прощает всех. Голая политика, экономика. Но вот отчего он викингом оказался? С наемниками-северянами знался. Древний летописец осторожно провел историческую фальсификацию, а киношники эту «затею» нарушили. Владимир - викинг! Только западный человек способен на шаг вперед. Только он смог темным славянам Христа проповедовать. Не Кирилл с Мефодием. А как мучается в конце красиво! Прямо верующий подросток из фильма Серебрянникова», - завершил свою речь, отрезал очередной ломоть холодца: «А чего хлеб не берешь?» - участливо спрашивает Седов. - «А это чтобы больше места осталось для курицы с картошкой. Хлеба и дома наемся», - парирую.
В. и Юра тяпнули по третьей рюмке, и сын отправился спать. Седов достал толстую тетрадь, читал последние стихотворения, которые хорошо пишутся после объемной рюмки. Сочинения мне непонятны. Начал наигрывать на японской флейте: «Хорошо, - бодро сообщаю другу, - всего хватает. С годами нужно все меньше и меньше. Мало имущества - ты им распоряжаешься. Много - он владеет тобой. Еда сытная, здоровая, носки с оленями, белые, теплые - чего еще желать! Вот оно - приращение свободы к старости». - «Упрощаешь, - заявляет Юра. - А дух? Наше сознание - поверхностная концентрация бесконечно трудного существования, растянутого на миллионы лет. Оно вокруг нас происходит. Понять не в силах, но нагло лезем, гордимся исконным. А это лишь малая часть айсберга над темными водами.