С трудом досматриваю чушь, снятую за бюджетные деньги. Грустно от лживых сцен «духовного» преображения князя Владимира. Скалы, уютный пляж, теплое море. Уровень Козловского - съемки в кино-поделках по мотивам бытописателя Сергея Минаева. А М. и В. тихонько хихикают, хрустят яблоками. И четвертинку уговорили. Серьезные, объемные в бедрах и грудях, девушки стали оборачиваться, просить, чтобы пожирание фруктов над их ушами прекратилось. М. и В. сделали интеллигентное выражение раскрасневшихся лиц, пообещали, с трудом (рты-то забиты), перестать жевать. Я сказал: «Вот сзади всю дорогу шуршат попкорном, запах тяжелый, мы же не возмущаемся. Что вам яблоки наши?..», но тут «превращение» Владимира в ярого христианина прекратилось, вспыхнул свет.
После киносеансов оставляют стаканчики, емкости из-под кукурузы, бутылки. Не успеют зрители покинуть помещение, как появляются уборщики. У них черные мешки, надсадно гудящие пылесосы.
Идет мелкий снег. На Сенной площади, вечером, появилось много гуляющих - веселые, поддатые. 1 января, Новый год все-таки. В Ленинграде много поддатых, но нет безобразно пьяных, валяющихся, дерущихся. Юнцы и девицы шумят, как и везде, но матерящихся немного. В Москве девчонки - матерщинницы-умелицы. В Чебоксарах - и того хуже: распустят волосы, дымят сигаретками, мат-перемат льется из ртов вызывающе громко.
М. пошел домой пешком. Я и В. нырнули в метро. Ехать далеко, до Комендантского проспекта.
Смешны некоторые женщины. Задок тяжелый, а натягивают тесные джинсы. Чтобы так «утянуться», ноги предварительно обсыпают тальком или, на худой конец, мукой. Мне так кажется. Ладно, штаны. А каблучищи? Этой зимой высота шпилек вызывает оторопь. Нормально ходить можно после длительных тренировок. Передвигаться на пугающих «гвоздищах» могут профессионалки - легкие модели, мобильные путаны, ходкие дамы свободных профессий. А работница бухгалтерии, швея, уборщица, формовщица, повариха? Подошел поезд - и такая вот, пышнозадая, приседая, прихрамывая, неприлично проваливаясь чуть ли не до самого пола, стремится попасть в вагон. С недоумением смотрим на несчастную, хотя мучительниц опорно-двигательного аппарата множество.
В метро - дети. Шумные, с цветными шариками. У многих рюкзачки. Напротив нас села пожилая дама с девочкой лет шести. У старушки дорогой телефон, в котором она не разбирается. Говорит: «Людочек, позвоним маме? Помоги. Не пойму, куда нажимать». Девчушка помогает, фыркает покровительственно: «Бабушка, - выхватывает телефончик, - смотри: не сюда, а сюда. Видишь? Нажимаю. И еще. Наш номер. Теперь - вот эта кнопочка и еще…». Пожилая спутница, надевая на нос очки: «Ну-ка, сюда? Не сюда? А куда? Вот, вроде, поняла…». Разговор прерывается, парочка выходит из вагона под неодобрительные взгляды костлявого бородача, похожего на доцента технического вуза. Молодуха на каблучищах рухнула на сиденье. Закрыв глаза, время от времени перемещает стопы ног по мокрому полу. На Комендантском проспекте сразу же заскочили в автобус. Их делают на татарстанском «КАМАЗе». Транспорт, с гармошкой посередине, широк, удобен. За окном проплывает сочащаяся красным вывеска «Великолукский мясокомбинат». Стелется Богатырский проспект, в него вливается Камышовая улица. Маленькие снежинки блестящими иголками тычутся в сизый свет фонарей, как в резиновые шарики. Тычутся-тычутся, а светящиеся сферы не лопаются. Снег проскакивает, как нейтрино, сквозь плотную муть свечения. Светодиодные трубки упорно накачивают сизую слизь. Снег проигрывает борьбу и с тьмой, и с нездоровой синевой.