Фотографирую возле бюстика В. Он говорит: «Чехов удивлялся: пишет комедии, а все плачут. Кто-то решил на небесах выбрать не ту фигуру для изложения истины. Человек, писавший юморески, неожиданно заговорил «голосами». Пророки впадают в транс, хорошо излагают, очнутся, ничего не помнят». Дополняю: «Может, гордыня. Говорил Антон Павлович, что обыкновенное счастье - пошло. Скрытый бунтовщик - все насмехался. Юмореску превращал в манифест невиданной силы. Знал - и позерствовал». По стенам, на картоночках, без рамок, - фотографии артистов. Их много. Словно не бывший драмтеатр Ленинградской области, а академическое заведение. Просто богадельня актерская. Портреты - в ряд, но собраны в гармошку. Длинный черный «крокодил» растянулся на стенке. Опять же, в районе буфета мастер с небритым лицом страдальца. Прямо под ним, углом, выпирают изображения героев сериалов - Лиза Боярская, Даниил Козловский. Даниил на фотографии вышел неудачно. На экране - молодой ковбой, похожий на Клинта Иствуда пятидесятилетней давности. Здесь же - целовальник из дорогого трактира. Личико круглое, сытое. Возьмите Вайнону Райдер, чуть подсушите на огоньке экстаза - вот вам Лиза Боярская.
Удобно: дверь в туалет открывается в ту и в другую сторону. Зайдешь в заведение, а дверь еще долго, как маятник, болтается туда-сюда. Белая, захватанна руками, серая в центре. Все равно – «прикольно».
Театрик - храм одного спектакля и прилепившегося к абрамовской книжке преподавателя режиссуры. Напротив работников театра съемки репетиций легендарного коллектива. Свидетельства мучительного труда неугомонного Льва. Записи, что были сделаны в ходе давних репетиций, не просто приклеены на картонках - взяты в рамочки, под стекло. Благодарственная речь Додина в честь Абрамова. Добрые пожелания Федора Александровича Льву Абрамовичу.
Зал черный, тесный. Балкон навис безобразной челюстью. Задник сцены не прикрыт. Неудобно, как в хирургическом отделении при операции по удалению чего-нибудь ниже пояса. Кресла поставлены в невыносимой близости для людей с больными коленными суставами. Упрется старец ногами в переднее сиденье и взвоет от боли. Ближе к сцене, где цены наиболее высоки, сиденья хитро выдвигаются, и филейная часть резко отъезжает назад. С трудом, но можно разместиться. В проходе (а он всего один) выставлены легкие стульчики с изогнутыми спинками. Седалище - тонкая фанера. Ножки стульчиков худенькие, кривенькие. Сел ради интереса - скрип пошел по залу. Хозяева помещения уверовали в святую силу искусства - увлекутся пьесой, очаруют актеры, они и забудут, что расселись на хламе. Если пожар - погибнут многие, если не все. Впрочем, Додин разумно циничен. Нет, с любой властью (с красными, с белогвардейцами) воевать не собирается. Поставил «Чайку», и где-то во Флоренции сказали: ничего более пессимистического не видели. Вся советская литература - битва Чивилихиных с Радзинскими. Додин же разрушает устои и антисоветчика Искандера, и почвенника Залыгина. Черные крестьяне, получившие образование, нанесли удар по Советской власти сильнее, чем либералы и окололитературные дамочки. Они - кто? Прослойка. А крестьянин - ведущий класс, за счет которого страну отстроили, войну выиграли. «Сам народ виноват», - вещал Абрамов. Да не сказал, перед кем. Нового на селе ничего не придумали. Все тот же кулак (про него по телику, в конце 80-х, орал Черниченко). А он, вот он - спелый огурец - Геха-Маз, наживающийся на угасании родного села. Одна бабка Соха (не Сытин!) у него в привычках и осталась.