Сильное чувство чревато последствиями. «Остолбенелость», испытываемая при созерцании злых поделок альтернативчиков, толкает к прекрасному. Говорите, красиво? Утверждаете - гармонично? Так вот вам по лбу, чтобы прибежище для отдыха и наслаждения было разрушено. Почему русские нон-конформисты злы? Если сто пятьдесят лет господствует критический реализм в сознании продвинутых (Радищев, Герцин, Нечаев, Перов, Ярошенко, Михайловский, Бакунин, Кропоткин), то неизбежно отторжение ценного, содержащегося в реализме, - призыв к сплочению, коллективизму. Мережковский указывал, что Чехов холоден, как лед. Раздвоение - чистый эстетизм, голый натурализм. Передонов появился в то же время, что и «Стихи о прекрасной даме». Натуралисты говорили: жизнь - грязь. Красиво рисовать (писать) не собираемся. Будем воспроизводить нечистоты. Здесь - истина. С одной стороны Смирнов с Бакаловичем. В другой - футуристы, кубисты, имажинисты. Не стоит смешивать коренное чувство страха с недолговечными любовными или идейными порывами. Разрушили реальность, распилили на кубы, слои цвета, безыдейность. Копейкин с Приговым и Целков с Митьками - это зазеркалье критического, более того, социалистического реализма. Считали, что безобразно, но умно. Стремились показать себя ниспровергателями. Нарочитый примитивизм рисунка. Боятся, сволочи. Сказал бы кто-то из «разрушителей»: «Ненавижу писателя Павленко, презираю «Кавалера Золотой звезды», блевать тянет от «Кубанских казаков». Я - ненавижу коммунистов-социалистов-интернационалистов-коллективистов. Я, соответственно, фашист, религиозный экстремист, мрачный филантроп». Вместо этого пишет «мертвых львов», рисует мерзость, глупо юродствует в доме, где родился. До конца не высказывается никто, потому что нет оного. Даже Войнович с дебилом Чонкиным. Извлекают ядро зла (не правды!) на одну восьмую, четверть, половину. Зло становится абсолютным, как в «Шинели» у Гоголя. Зло «грузят» на одинокого человечка. Сконструированное мучение букашки с брезгливым интересом рассматривается подобными же букашками. Им хорошо до тех пор, пока смрадный луч нездорового внимания не упадет на них самих. Общество, основанное на нездоровой привычке не наблюдения, а подглядывания, обречено. Галереи, подобные той, где бродили мы с В., апофеоз подсматривания. Кубарев вывесил маленький плазменный экран. Черные силуэты крыс, роющихся в помойке. Еще до «Жизни других» (после мазни Флоренской) торжественно открывается экспозиция творческого объединения «Паразиты» (похвально смелая самооценка!). Предваряет выставку «паразитов» белый ватман, натянутый на подрамник. Лист - пуст, но в углу, тушью, изображена жирная вошь. Кругленькое тельце, махонькая головка, дряблые ножки. Заглавная работа: «Дух Чебурашки против духа Микки-Мауса». Морда ушастого друга крокодила Гены - из дерева. Выпученные глаза, пасть, здоровенные зубищи. Маленький трупик символа американской нации - серенького мышонка - валяется внизу. Игорь Панин - на вешалке черный холст, стянутый посередине. Черная тряпка обозначена «Кощеем, его сыном и его духом бессмертным». Григорий Кацнельсон повесил бумажник-ценник: «Траур - все под контролем: длина бороды, конец улицы, цены на корабли». Федор Хиросигэ - «Так что же первично?» и его же: «Духовное ориентирование - Перельману, посвящение». Причем здесь знаменитый ленинградский математик - не совсем ясно. Илья и Эмилия Позняковы: «Любимый букет императрицы». Прямоугольная, полосой вдоль стенки вытянутая, мрачная картина живописицы Гражданкиной - «Сентиментальное путешествие». Нарисовано: здание девятнадцатого века, с колоннами, скверик, трамвай, хмурое небо, пришибленные прохожие. В телеге, запряженной хилой лошаденкой, везут гробы. Панорама подслеповатого городишки переходит в помещение, напоминающее тесную кухню. В ней - полтуловища с головой огромного таракана. Центральная работа, выставленная «паразитами». Вся панорама - взгляд на мир рыжего, домашнего, чудовищного насекомого. От его выпуклых глаз, расширяясь, идет перспектива кухни. Из кухни же вырастает все остальное. И - гробы.
