Смотришь Кадочникова в кинокартине по роману Ажаева «Далеко от Москвы», видишь: красивая идея (трудовой подвиг) взнуздывается образом заоблачно красивой гражданки-комсомолки. Активистка «полыхает» трудовым энтузиазмом. Огромные возможности открываются для нетрудового извлечения дохода. Что на идейном поприще, что на материальном. Длинноногих девиц куда только не суют суетливые режиссеры, мстя за то, что не они не источник жизни. Молоденьких мамаш пришпандоривают к идеям (хоть к левым, хоть к правым, вплоть до человеконенавистнических). Мужики, как основные производители глубоких теорий и хитрющих механизмов (что также содержит определенный элемент мщения), раскладывают представительниц женского пола под парусами роскошных яхт, напяливают на них платья, которые сами и придумали. Фигуристые гражданочки повсюду - натираются мазями, публично чистят зубы, застирывают пятна на детских обоссанных колготках, а главное, на потеху, во множестве вариантов - в книгах, в гламурных журналах, в телевизионных шоу - изображают из себя законченных идиоток (а-ля Волочкова).
Революционеры от холста ломали правила, разбрызгивали цвета, закручивали линии, мучились сочетаниями оттенков. Зачем? Буржуазный дух подмять не удалось. Были иные. Посмеивались над бунтарями, сразу прочувствовав суть огневых всполохов. Ленин недолюбливал футуристов, кубистов, имажинистов. Не наши парни. Маяковский с Бурлюком были не в чести.
Ильич обожал Чехова. Знакомясь с историей усадьбы Горки (нынче - Ленинские), замечал, видимо, жене: «А Чехов! Как прав был в «Вишневом саде». В точку. Купцы Герасимовы, предпоследние владельцы Горок, нарезали территорию на участочки, продавали под дачи. Вдове Морозова земельные лоскуты пришлось выкупать обратно, чтобы восстановить парк». Тот, кто не делал из сюрреализма орудие революции, но видел в нем способ зарабатывания бабла, сознательно не лез в политику. Но когда политика становилась выгодной, «втирались» в нее. Оруэлл, воевавший в испанскую на стороне интернационалистов (вместе с Хемингуэем), упрекал Дали за пассивность (ни за тех, ни за других). Если Макс Волошин спасал и красных, и белых, то хитрый каталонец лишь завинчивал идиотские усики, но никого выручать не собирался. Как только Франко утвердился у власти, то крупнейший буржуазный художник стал петь ему дифирамбы. Вот у Ленина, как и у Маркса, практически не встречаешь «судьбу» как действующую категорию. Владимир Ильич, строгий прагматик, являл всепобеждающую волю к власти. Мыслитель, не стремившийся на практике, «застолбить» лидерское поведение - Ницше. Немцу-наркоману, сошедшему с ума, было далеко до русского гения, но парадигму творчества «европейских» гениев ему, болезному, удалось изменить. Неоплатонизм, лежащий в основе ренессансных достижений, сменился на иных кумиров. Неизвестно, знаком ли был Дали с работами отца «белокурой бестии», но в основном следовал его заветам.
Что сделал Дали? Упростив до продукта массового потребления сюрреалистическую «новизну», внедрил в массовое сознание основные постулаты «бесноватого» Фридриха. Имеет ли фашизм отношение к Ницше? Как частное приложение - несомненно. Так и Дали, и Магрит, и Эшер, и Климт (и остальные «новаторы») вылетели из его гнезда. Современная Европа - калька с сочинений Фридриха Ницше. Европа всегда «беременна» скучным и ужасным. Она породила Ларса Фон Триера и Хайнеке. У нее, как чирии на теле, созрела масса извращенных комплексов. Когда Вицин, в «Операции Ы», торгует на рынке намалеванными русалками («Налетай, не скупись, покупай живопись!») - он торгует всего лишь функцией от путаных идей немецкого романтика. На Дали подействовал Гойя. Рисовал живую ненависть. У Дали - классически выписанные пейзажи (почти всегда Порт-Ль-Игат). Это сладость буржуазного взора, рука деляги тянется к кошельку. Вглядишься, а там - мерзость. Не порнография, а «причиндалы», перемешанные с изощренной издевкой. Живописец, обманув наивных, выворачивает безобразие бессмысленного. Его картины лишают человека сил своим безразличием.