Корявый письмом, Солженицын плевался: образованцы. Пусть благодарит Юрия Олешу и сказку про «Трех толстяков». Им бы, вчерашним деревенским, хвосты крутить коровам. Устроили «социальные лифты», миллионы стали вытягивать на «солнышко знания». Зачем? Как зачем? Облагораживали дикую поросль. Леви-Стросс: «Дикость – рассуждение о существовании дикости». И вчерашнего хуторянина вели в Эрмитаж, лепетали о Джорджоне. Вопреки усилиям, основная масса ушла «в отсев». Не нужен Леонардо и Данте с «Божественной комедией». Вышивка на холстине, деревянные свистульки, резьба «красивых» наличников и роспись розами железных подносов - это их. Но из огромной толпы все же «вылетели» отравленные искусствоведами, профессорами математики, собственным так называемым «талантом»! Изощренным мозгом охватывали больший объем информации, обработанный логикой. Хватали, беззастенчиво набивали копилку башки, запихивали в кошель «сердца» ухищрения западных, восточных мастеров. Истинный кайф - не стакан водки с огурчиком, а умение проводить параллели, завязывать узлы ассоциаций, рушить дамбы, закрывающие возможность извержения водопадов-выводов.
Наблатыкавшиеся, не обладающие многовековой выдержкой знатности, сразу считают себя князьями. Товарищей-провинциалов считают скотами. Немногие избегают соблазна продемонстрировать превосходство (обратная сторона - местечковая забитость). В ответ от селян, обитателей бараков и семейных домушек, - ненависть к вчерашней родне, вдруг объявившейся «новой знатью». Вот где гнездилось страшное противоречие, приведшее к распаду еще недавно великого государства: «Как это! Ванька - министр, беднее нас в деревне их семья жила. А я, вот уже сорок лет, трактористом вкалываю - несправедливо, коррупция. Даешь перестройку!»
Противоречие не классовое. Страшнее. Оно личностного свойства. Конфликт между умными и дураками. Но, поскольку гнездится он в миллиардах, то превращается в силу ядерную. Делится малюсенький атом, а рушатся города. Олеша, его великолепная повесть «Зависть». Я - деревенский, из рабочих голодранцев. Греховен в великой жадности до идеального. Безопасное, но воровство. Музей - место, где, словно в грязном вертепе, собираются греховодники на дикие шабаши интеллектуального воровства. Грех, получивший оправдание обществом, а следовательно, безопасный, распухает раковой опухолью. Болезнь имеет власть и над дураком, и над умным. Слабенькие очкарики, скромненькие девочки, тетушки в пуховых платках постепенно завоевали власть над обществом. Рулят настроениями. Денежек у них мало, но Прохоров-то купил «Черный квадрат» Малевича, а Пиотровский открыл филиал Эрмитажа в Лас-Вегасе. Ребята готовят постановку о Нуриеве (вернее, о скандале, связанном с его отъездом из СССР) в Большом театре. Убогому Райкину-младшему дают десятки миллионов на его «Сатирикон». Вот и я готовлюсь хапать. Сижу на диванчике, перезаряжаю «Lumix», чтобы незаметно поснимать сон Дали, который прервется через секунду.