Фабр неотделим от Парижа, хотя родом из Антверпена. Бельгия скучна. У Вольтера хорошо о прогрессе. Бельгия - это прогресс на основе реальной скуки. Сытость. Вымытый шампунем асфальт мостовых. Но культура - не чистоплотность. Ощущение, что Фабр бежит с родины. Труженик на износ. Труд его, из-за чрезмерности, безнравственен. Ему скажут: «Плохой человек. Мать забыл. Она умерла в одиночестве, а тебя не было рядом». Человек - машина (скульптор, художник, режиссер, сценарист, писатель). Фабр ответит: «Много, чудовищно много работы. Был занят. Не успел». Большинство западных жителей ответом удовлетворятся, оправдают: «Чего пристали? Человек же трудился, как раб на галерах». А зачем? Когда есть непомерный труд, но процесс и результаты не дают ответа на вопрос: «А зачем?», то это не труд, а высшая форма безнравственности. Человек придумывает оправдание трудовым усилием. Ради семьи, детей, общественного уважения - хорошо, относительно неплохо. Речь о другом: «Посторонний» Камю. «Фицкаральдо» у Херцога. Имеем: «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым Питера Хандке. У Камю парень тяжело трудится, просто осуществляя процесс жизни. А к умирающей матери не поехал. Труд жизни сожрал «человеческое» начало. Страшно сказать, но некоторые испытывают облегчение, когда умирают близкие. Трифонов в «Обмене» подбирался к этой жути. У Херцога некий безумец собрался строить в джунглях Амазонки здание театра, чтобы в заведении пели выдающиеся артисты - Джильи, Карузо. <br />Племена амазонских дикарей, умирая, работают, перетаскивая корабль через крутой холм между реками, чтобы продолжить поиски зарослей каучукового дерева. Дело сулит барыши. Деньги позволят начать строительство театра в глуши. Все это напоминает Вагнера и его покровителя из Мюнхена. У Хандке талантливый вратарь задумывается о смысле «игры» (Гессе ответил неубедительно в «Игре в бисер»). Вот и Ян Фабр по-своему «играет в бисер». Таких «героев безнравственного труда» в мире несколько. Джакометти, Бэкон. Бэкон - художник «опущенных рук». Микеланджело с да Винчи гениально трудились на благо жизни. Бэкону «гениально» жизнь осточертела. Рождаются гениальные образы не людей, а их обломков. Извращенцы, а не возбуждает. Щемящая грусть, словно при виде осенней рощи. <br />Дали просто перфекционист. Идеальный рисовальщик. В итоге - удачная задумка с «чупа-чупс». Джакометти начинался с Боттичелли. Это у флорентийца поиски «идеальной красоты». Смотришь на юную девицу - и ничего! Вот он, платонизм (всесилие тени) в чистом виде. Механическая работоспособность Штольца (Гончаров). Надо бы прогрессивно, ренессансно двигаться вперед, в светлое будущее. Протестантизм: истинный Бог - польза, обретенная с наименьшими затратами. Набор, не пригодившийся в нашей стране.<br />В Париже, на выходе из метро, в микрорайоне небоскребов, «Де Фанс» увидел странных людей - мужчин, женщин – созданных из корявого железа Джакометти. Не люди, а тощие штыри, острыми углами плеч роняющие небо. Что-то общее со скульптурной группой в Хатыни. Думал: протест против бесчеловечности (концлагерь Освенцим, тела заключенных). На пике мучений человек либо расплывается медузой, либо превращается в гвоздь. Стало доходить: талантливый западный художник чувствует трагедию идеи прогресса. Она исчерпала себя. Символ - голая женщина, но не идеально прекрасная, как у Боттичелли, а полностью лишенная человеческих черт. Плод рацио, а не чувства. Ежи выставляли против танков. Вот и Альберто Джакометти создает взгляд на сопротивление в безнравственных формах. Это не железные фигуры, это вопль: «Зачем?» Жизни нет, а есть страстное сопротивление небытию. Но «небытие» и есть существование современного человека. Фабр - о том же. Но «выворачивает» человека изнутри. Стол, стул. За столом сидит человек в котелке. Но вся «конструкция» собрана из золоченых канцелярских кнопок. Субъект колюч. Но, если у него гвозди впечатываются в вертикаль, то у Фабра человек-колючка цепляется за горизонталь. Опасного художника занесло в Питер.
