Ноябрь - месяц симпатичный. Даже, когда с бесснежьем, со слякотью «наезжает» в декабрь полностью. Сумерки давят, как свинец на грудь. Старые дома симпатичны «стойкостью». Лет двести ноябрь давит сумерками. Строения кряхтят, истекают светом окон, но стоят, поскрипывая, постанывая. Если это, ко всему прочему, памятниками архитектуры является - вообще интересно. Стоит посреди ветров и дождя Казанский собор, пронзает сумерки оскалом желтых колонн. Благородный «аристократ», правда, обедневший, избитый мрачными столетиями, но не сдавшийся.
Поздняя осень более приемлема ночью. Тьма тяжела, но не так, как не оформившиеся сумерки. Желтизна дрожащих огней чище, чем сумеречная муть.
Едем мимо Гостиного двора. Магазин должен полыхать, а он лишь мерцает гаснущими углями витрин. Выходим на Большой Морской. Идем к Дворцовой арке. На углу Невского стоит заскорузлый, лохматый мужик, в рясе, с потрепанным рюкзаком. На шее - плакат: «Я не раб электронного концлагеря». Басом провозглашает: «Православные! Дожили! На человека наносят штрих-код, а мы молчим! Что есть чипирование? Это дьявол в действии. Устройство - с рисовое зерно. Вводят в руку. В Америке. А у нас?..»
Что делается у нас - узнать не дано. Двое здоровых полицейских в черном берут корявого под руки. Фырчат и полицейские, и православный активист. Он говорит мирно: «Мужики! Одиночный пикет. Имею право». И - ни с места. Держится хитро. Не сопротивляется, не дергается, но сдвинуть раскорячившегося в рясе невозможно. Пыхтение, фырканье все сильнее. Раскраснелись, глаза у всей группы противоборствующих наливаются кровью. Проходим втроем через арку, мимо сувенирных лотков, на площадь. Ветер разгулялся. Мечется от стены к стене. Ощущение - вот-вот, и поднимет квадригу лошадей, что тянут колесницу над аркой Генерального штаба. Площадь пуста. Громадная елка в праздничных шарах, несмотря на порывы ветра, неподвижна. Сейчас делают так, что елочные украшения на ветвях не шелохнутся. Приклеивают их, что ли? Идем к дворцовым воротам. Мысли о времени настигают не в толпе, в июльскую жару, а в декабрьской пустоте. Никого нет. От чего вести отсчет? А главное - от кого? Неизбежно обращение к прошлому. Пространство Дворцовой - лохань истории.
Муть 9 января 1905 года - глупость людей, подлость Гапона, слизь, кровь, слезы, ружейные залпы. А 20 июля 1914 года? Вступление в первую мировую. Десятки тысяч людей (в основном мещане, чиновники - административный ресурс, духовенство, полоумные бабы, студенты, часть пролетариата) на коленях приветствовали Николая второго, царя. Прошло несколько лет. Никто на коленях уже не стоял, а генерал Корнилов осуществил арест царской семьи (не большевики инициаторы). В октябре 1917, после выстрела «Авроры», с бокового входа группы вооруженных людей проникли в здание Зимнего, арестовали Временное правительство.
Где лучше всего размышлять о непостоянстве народных настроений, о зыбкости исторического времени? На пустынных площадях, в конце декабря. Перерастание мировой войны в гражданскую. Крестьяне мобилизованы на войну относительно мирно. 95 процентов в течение месяца встали под штык. Десять миллионов человек получили винтовки, патроны, пулеметы, научились вести стрельбу из артиллерийских орудий. Неужели хитрость? Чтобы расквитаться с феодалами, «добить» остатки крепостничества, по-честному, без выкупа, поделить землю. Когда пошли в Россию гробы, перестала действовать болтовня про христианский крест на купола Софии Константинопольской, про Дарданеллы, про Босфор. Эсеры, вроде бы, партия земледельцев, а вместе с Керенским сказали: «Война до победного конца». Какая победа! В тылу землю делят. Пахать нужно.
Заходим в легендарные ворота, через которые никакие революционеры не прорывались. Вот и мы прошли спокойно.