Три или четыре бокса для автомобилей, деревянные, наглухо закрыты. На обратной стороне усадьбы размещались хозяйственные помещения. Высокие окна, надежный цокольный этаж. Бутафорские вывески с дореволюционными «ятями». Адвокат - такой-то. Кондитерский магазин - такого-то. Чай из Индии. Колониальные товары. Посреди двора - крытая повозка для арестантов. На противоположной от арки стене здания вывеска полицейского околотка. Суетятся ряженые в форме жандармов. Небритый мужик в распахнутой куртке-аляске орет: «Вася! Васька!» Из дверей под адвокатской вывеской выбегает лысый человек в зеленом мундире, блестящих сапогах с бренькающим «палашом» на боку. Мундир расстегнут, под ним байковая рубашка. Псевдожандарм вспотел, пыхтит, несясь, скользя, по снегу. Хрипит: «Здесь! Сейчас!» Небритый дядька орет: «Работаем с одного дубля! Знаете, сколько электричества уходит? Вы - чаи гоняете. Хватит пить!»
Кто-то слабо пропищал: «Мотор!» Двери околотка распахнулись, служивые тащат хлюста в визитке к арестантской повозке. Мы с братом шарахаемся к воротам одного из гаражей, чтобы не испортить дубль. Рядом с нами женщина в цветастой шали потягивает из бумажного стаканчика «Макдоналдс» горячий кофе. Безразлично смотрит на транспортировку вертихвоста к арестантской карете. Тихо спрашиваю у тетки: «Чего это здесь?» Она: «Сериал снимают. Детектив «Анна». Видели - все придорожные рекламные щиты увешены этой «Анной»?». М.: «Точно. В Питере, в метро, эта «Анна» висит. Канал «ТНТ». Я: «Да хоть «СТС» вместе с «Пятницей»! Терпеть ненавижу! Для идиотов. Вся страна - придурки или хитрые бестии. Лишь бы ближнего объегорить».
Молодого человека засунули в цугундер на колесах. Снова пищат: «Снято!» Небритый, скроив зверскую рожу, запахивает полы канадской фуфайки, немедленно выходит со двора прочь. Правоохранители позапрошлого века и «задержанный» кучкуются. Слышны возгласы: «Слава! Довезешь? Место есть? Отлично!»
Даже в пошлых «мыльных операх» актеры таинственно преображаются. Взрослые люди, а занимаются играми. Понимаю родителей театра - греков. В их пьесах всерьез играли с серьезным партнером – судьбой. Чувствовалось присутствие непредсказуемого рока. В самом дохленьком театре ощущаются отголоски серьезной игры. Непреложные правила трагедий, комедий. Афиняне подозревали: рацио - еще не все. И чем дальше следовали по пути «оформления» рационального мышления, тем больше внимания уделяли случайности. Тысячелетия назад страшно было: случайность воспринималась как произвол сил грозных, неведомых. Оттачивалось понятие греха. Житель Пелопоннеса, гражданин, окончивший гимнасию, понимал: куб есть объект, ограниченный шестью равносторонними поверхностями. Брось его - упадет на любую сторону и, как бы он ни упал, останется лежать без движения. Выдающееся достижение разума - угол в девяносто градусов. Катет. Гипотенуза. Верх наглости самодостаточного разума - аксиомы. Две параллельные прямые никогда не пересекутся. И все. Вот тресни, но будет так. Но Платон решил «приручить» силы судьбы. Говаривал: разум не придумывает. Он припоминает. Тени на стенах пещеры, а происходят от эйдоса. Что это за «зверюга» - неизвестно, но ясно: «машина» эйдоса - это брошенные камни против боевых слонов судьбы. Прогресса в линейной форме не бывает. Замесили тесто. Сваляли круглый кулич: от мифа к эйдосу. Но от эйдоса - вновь к мифу. Тесто было сырым, осталось (как и всякая цивилизация - лишь намерение) тем же самым. Ничто не сдвинулось (люди ничему не учатся, тем более, на своих ошибках - виноваты другие, только не мы). Однако лепешка стала крупнее, расползлась! Точка исхода - одна, а идущие от нее круги материи и чувства становятся все шире, неопределеннее, «глупее». Даже «обезболивающая» инъекция под названием «прогресс-регресс» ничего не объясняет.
Быстро идем с М. за мужиком в «аляске». Он плюхается в «Лексус», уезжает. Мы остаемся одни у начала длинной аллеи, идущей перпендикулярно от усадьбы в непроглядную темень.