Бортко – коммунист во фракции. «Собачье сердце». Швондер. Никто так сильно не ударил по советской власти, как Бортко со своим профессором Преображенским, Шариковым и мужественно поющим революционные гимны Швондером. Швондер, как комиссар, в коже. Но – на маленькой руководящей должности в домовом комитете.
Меня всегда удивляло – как какой-нибудь главный механик, старший товаровед или чудо-бухгалтер, так чаще всего – Швондер. Именно – не директор, не председатель, не главный конструктор – а (и стремились к этому сознательно) – скромный, но незаменимый. Шабтай Колманович или завхоз Одесского театра оперы и балета.
Бортко – злой (не зря вернулся к Булгакову и снял очень крепкий сериал про Воланда – не про Мастера (Басилашвили – хорош). В 37-м году много народу взяли. Вскоре – более миллиона вышли из лагерей (про холодное лето 39-го почему-то никакой Прошкин фильма снимать не стал). Стали разбираться. В регионах, где арестовали больше всего, сотрудников, устроивших репрессии (работали для галочки, по спискам, подделывали документы), судили. Судили публично. Суды освещали в прессе. Параллельно Берия чистил ряды НКВД. В то время издали несколько справочников (сейчас эти сведения имеются в книгах истории, да только кому, в эпоху Ксюшиного «Дома-2», нужны книжки историков!). В органах, в руководстве и среди начальства средней руки – большинство полуграмотные, большинство сыны израилевы. Берия тогда развернулся – почти всех убрали в лагеря и на тот свет.
Был резерв – деревня. Черпали людей не только на стройки, но и в высшие учебные заведения. Нынче учиться по-настоящему молодежь (как и работать) не желает. Молодежь желает тусоваться.
Коммунист Бортко, изображая Швондера (в кожанке), довел образ особого рода стяжателя. Стяжали не деньги – стяжали «удовольствие покоя и ощущение превосходства». И еще немножко – но со смаком – «радость легкого труда». Одно дело – копать землекопом яму. Другое дело – в те же самые рабочие часы, не напрягаясь, делать то, что тебе в радость.
Бродский писал стихи. Грех Бродского в том, что стихи лились из него с рождения, а он душевно не мучился за не свой, но подаренный дар. Он черпал его и считал, что так и надо. И только через него и должна была говорить бесконечная судьба.
Не безделье, не обладание богатствами для сообразительных хорошо. Самый высший кайф – беспрерывное наслаждение легким и безопасным трудом. Сыны изралиевы чутко угадывают, где те места абсолютно законного (при любом строе), но желанного и необременительного труда изображения. А личная польза придет сама собой. Разве можно тяжело заболеть, если много работать, но, не надрываясь и не уставая.
Русские, если и работают, то почему-то непременно надрываясь. А служить средним начальником в НКВД? Да еще круша жизни сотен людей, подмахивая бесконечные безмолвные списки. Или - исполняя революционные гимны, как Швондер. Или – сочиняя нелепые безразмерные тексты, как Солженицын (за это и ненавидел Александра Исаевича умница Варлам Шаламов – Солженицынский труд про историю России и ее каторжников была для Солженицына верным средством извлечь радость необременительного труда). Учиться – не надо. И так сойдет.
У Бортко Швондер гораздо сообразительнее будто бы умного профессора Преображенского. Бортко (а еще раньше – Губенко) жесток и покруче Швондера. Эти люди извлекают радость необременительного (и довольно безопасного) труда в оппозиционной фракции. Нетрудный путь – служение народу. А что ж такого? Пипл схавает и это. Шаламов схавать не мог. Оттого и умирал в ужасе и одиночестве.
