В переходе к Ленинградскому вокзалу нет бомжей, но запах присутствует. Крепко загнан в подземелье дух аммиака, гниющей плоти. Не тороплюсь. Впереди пожилая пара. Куртки равны по длине, рост также одинаковый. Старик в модной кепке, как железобетонный блок. Толстенные ноги в вельветовых брюках, хорошо пошитые зимние ботинки. Тело переваливается, то в одну, то в другую сторону. Ляжки, как надутые баллоны, на которых «скачет» квадрат плоти. От деда валит пар. Ему жарко.
У спутницы ноги колесом. Сама грузная, ножки несерьезные. Здесь тело колышется вниз-вверх. Бабушка словно подпрыгивает. После каждого прыжка ворчит: «Ты… мог… бы… тащиться… побыстрее?.. Катя с малышом… Мороз… Окоченеют…».
Заскочил в теплое здание Ленинградского вокзала. Ряд стальных креслиц. Сиденья в дырочках. Дремлет с краю М.. Тронул его за плечо. Обнялись крепко-крепко. М.: «Планы те же?» Я: «Горки Ленинские. Интересно коснуться тайны. Убогие частные интересы. Но, если без идей, то царство частного превращается в вонючее болото. Идеи вырабатываются, принадлежат немногим. Но они - соль в супе, перец на сале, горчица на горбушке. Большинство - глохнет. А бывает - глупейший призыв - и болото приходит в движение. Много грязи, кровищи, смерти, а поскольку в основе - глупость, все зря. Тут ведь подключаются откровения, предания, слухи. Без харизмы - никак. Дурак, а может толпу завести словом. Тогда беда. Но любой пророк, умеющий протолкнуть свое видение, использует безотчетную веру глупцов в лучший мир. Или страх потерять веру в светлое завтра. Много случайного. Но иногда все сходится! Вождь – не глуп. Идея соответствует ожиданиям. Тут и пророчествовать легко. И, вдруг, - смерть пророка. Место кончины. Тянет к мифической могиле Моисея. Хочется побывать у гроба Господня, постоять у саркофага Наполеона. Чем больше лет, тем громче зов могилы. Запомни, М.: в землю останки не суйте. Кремируйте. Серую пыль развейте над Невою, напротив здания Двенадцати коллегий».
М.: «Какая чушь! У меня история интереснее. Был в Академии. Застал секретаря. Узнал, что документы мои на Золотую медаль есть. Только Церетели в Париже. Вернется - будет подписывать. Я - на очереди. Там выставки хорошие. Выставляются сразу два академика. Графика неплохая. Вечером искал хостел. В тот, напротив Консерватории, не пошел. Оказалось: есть у самой Тверской. Семьсот рублей за ночь. Койки двухъярусные. Чисто, тепло. Устал, решил пораньше лечь. В одиннадцать уснул. Полпервого - шум: на соседнюю кровать свалился кто-то большой - в куртке, в ботинках. Увидел, что я проснулся, и на ломаном русском стал предлагать мне пойти в пивной бар. Посоветовал говорить по-английски. Выяснилось, что парня зовут Майкл. Тезка. Немного выпил. Ночует в дешевых гостиницах. Все имущество в рюкзаке, что под кроватью. Работает программистом в одной фирме, тут, рядом. Жена русская, из Литвы. Поженились в Англии. Приехали в Литву. Денег нет. Работы нет. Жена погнала незадачливого Майкла в Москву. Здесь можно заработать. Получку - жене в Литву. Спит в костюме, в галстуке - дресс-код. Сегодня получил деньги, пил в баре. Отказался от пива. Пытался заснуть. Но пришли две девки. Ржут, переодеваются, хлопают по полу шлепками. Так и не уснул больше. С первым поездом метро - сюда. От этого мрачный». М. продолжает: «А ты, как всегда, хрень несешь про харизму. Будто бы она витает в Горках».