Есть классы, есть сословия. Ленин, конечно, гений, но сословия дворянского (не «попрыгунчик» Троцкий). Ленин - мудр («Апрельские тезисы»), Троцкий подвижен. Кто ближе к пьесам Островского? Конечно, Ленин. Владимир Ильич знаменит не только Октябрем, а и тем, что в председателях правительства сумел погасить русский бунт - бессмысленный и беспощадный. Уважил крестьянское сословие (союз рабочего класса и крестьянства, декрет о земле, комбеды). Сословия использовал. При нем начал действовать патриарх Тихон. Церковь отлучила Толстого от православия, а крещеного, венчавшегося в церкви Ильича - не отлучила. Придурки-агитаторы могут сколько угодно трещать о расстрелах священников по указке Предсовнаркома. Как верующих и служителей церкви никто их не трогал. Если же гражданин поп помогал или лично участвовал в вооруженной борьбе против власти (Ю.Олеша «Ангел») - то где ж тут зверство? С комиссарами тоже самое делали. Расстреливали кронштадтских матросов, а в восемнадцатом году - рабочих Ижевска, поднявших под предводительством эсеров бунт. Православие учит: всякая власть - от Бога. Не с властью нужно бодаться, а с нечистым. Смиренных священнослужителей Ленин привечал, вел с ними беседы. В январе восемнадцатого года патриарх Тихон (гражданин Белавин) осуждал большевиков за кровавые расправы пролетарских диктаторов. Но по случаю смерти их вождя сказал: «…Всякий верующий имеет право и возможность поминать его. Идейно мы с Владимиром Ильичем Лениным, конечно, расходились, но я имею сведения о нем как о человеке добрейшей и поистине христианской души». Про государство Белавин рассуждал: «…В гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государственным строем».
Механицизм мысли был чужд и патриарху Тихону и В.И.Ленину. Ильич знал, что разрушение старого мира тяжело. Но тяжела и ежедневная рутина, которую называют обывательщиной. Обыденность присуща притеревшимся, за столетия, сословиям. Сословность не менее важна, чем социальное потрясение. Ленин же ломал сословность, широко распахнул «ворота» в новую жизнь для нищих, ранее бесправных. Но где центр обыденной скуки как важного социального элемента? В провинциалах, нахлынувших в Москву (тянулись в «сердце России» «колбасные» электрички). Колбаса в провинции была. И молоко, и яйца. Не было «уходящей» России.
Кто тот гений, что впитал в себя безусловность сословности? Несомненно, Островский. Не Толстой, не Достоевский. Частично - Чехов (на обломках старых порядков), во многом - Соллогуб. Не Горький, не Леонид Андреев, не Куприн («Яма»). Лесков («Леди Макбет Мценского уезда») и Короленко. Как бы ни был революционен Ильич, его консерватизм крылся в поощрении модернизированной сословности. Штаб большевиков размещался не в здании таможни, биржи, ресторана с номерами. Дворец Кшесинской. Есть здесь некоторый изящный «выверт». Не любил Ленин экспериментаторов от искусства. Того же Маяковского. Но кино поддерживал: искусство хитрое, скоростное, соответствовало времени. Ему нужна глубина Толстого и Бетховена (консервативная мать). Прямолинейность, «цинковый скрежет» Мейерхольда и Малевича чужд ему. И «Гроза» -Островского, уроженца замоскворецкого. Яблоневые сады Симбирска похожи на замоскворецкие. Стиль жизни Александра Николаевича - вольный. Отец, выбившийся в люди чиновник, неплохой адвокат. Мечтал о том же для сына. Отучившись два года в Московском университете, Саша забрасывает занятия. Отец тащит его в контору – а ему неохота. В арбитражном суде - пресно. Но там-то молодой чиновник и прочувствовал «москвичей» во всей красе - жадность, лживость, черствость, жуликоватость. Островский проявил недюжинную сметливость, блестящую память, позволившую сплести людские судьбы в прихотливые узлы сорока семи пьес.